Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)

Вайнер Георгий Александрович

А в Токио – восемь. Наверное, все-таки вечера. Японцы, пожалуй, собираются отдыхать.

Но мои люди, сосредоточенно и напористо работающие в этом зале, считают время не по солнцу и не по циферблатам. Их пространственно-временной континуум вмещен в режим работы мировых финансовых бирж, а империя денег – единственная земля, над которой никогда не заходит солнце. Деньги никогда не спят, они не могут отдыхать, они должны все время жить, двигаться, работать – строить, кормить, разрушать, лечить, убивать, учить.

Деньги – мои самые верные друзья.

Мои

самые толковые помощники.

Мои неустрашимые наемники.

Безымянные солдатики, завоевывающие мир.

Боюсь, меня не поймут, не так истолкуют и, как всегда, грубо осудят, но я бы за свой счет воздвиг памятник погибшему неизвестному рублю.

А деньги все время бегут. Они все время умножают знание. Они всегда умножают печаль. Вечно манят мир обманкой обещанного ими счастья.

Мираж власти. Напрасная греза свободы. Последняя надежда и мечта о вечности…

Вениамин Яковлевич Палей сказал мне:

– У нас все готово. Фогель и Кирхгоф ждут команды…

– Там никаких проблем не будет? – на всякий случай поинтересовался я.

– О чем вы говорите, Александр Игнатьич! – воздел короткопалые толстые ручки Палей. – Это железные люди. Тяжелые добропорядочные немецкие гены со штампом «орднунг»…

– Хорошо, приступайте, – скомандовал я. – Когда заколотит нашу биржу?

– Часа через полтора-два. Мы поднимем до конца торгов волну, а шторм разразится завтра…

– Как закрылись сегодня азиатские рынки? – спросил я.

Палей махнул рукой:

– Пока лежат… Это как гонконгский грипп – не смертельно, но силы заберет все…

– Все, командуйте, – ровным, будничным тоном запустил я землетрясение, которое будет много дней колотить и содрогать несчетное количество людей. – В конце дня график биржевой сессии – мне на стол.

Кот Бойко:

ПОБЕГ

Через окошечко-амбразуру забуксиренного прицепа-фургончика я видел, как из кабины вылез Карабас. Обошел вокруг моего колесного ящика, загремел рукояткой, открыл заднюю створку фургона и опустил ее до земли – замечательный скат-пандус для карабасового мотоцикла «судзуки».

– Ну, что лыбишься? – строго спросил Карабас.

– Привет, земеля! Приехали эти козлы?

– Вон они стоят, как по уговору прикатили, – показал мне через окошечко-амбразуру Карабас на черный «мерседес» у ворот.

– Тогда с Богом…

Мы скатили по пандусу могучий сверкающий мотоцикл, одним толчком кик-стартера я запустил двигатель, машина гулко рявкнула и тихо зарычала сытым звериным бурчанием. Отсюда, из-за угла прицепа, я видел, как водитель-охранник, заслышав звук мотоцикла, оторвался от газеты, покрутил головой в разные стороны, но так и не разглядел нас за стенкой фургона, успокоился и вновь погрузился в чтение. Вот колхозан! Тоже мне – избу-читальню сыскал…

– Давай, Карабас, проваливай! Тебе здесь больше нечего делать…

– Одного оставлять тебя… боязно как-то… – сомневался Карабас.

– Ну-ну-ну!

Ты мне не мути воду! Делай, как договорились…

– Знаешь, Кот, если что не так, помощь может понадобиться! – И он потрогал приклад помповика «мосберг» под сиденьем.

Я обнял его за необъятные плечи.

– Не очкуй, Карабас, все путем будет! А если что не так, помощь мне санитары в морге окажут, – рассмеялся я. – Поезжай, земеля…

Карабас вздохнул, направился в кабину. А я подпрыгнул, сделал «козью ножку» в повороте, плавно опустился на седло, от всего сердца дал форсаж, и «судзучка» во всю мощь ее необъятной японской души рванула с гулким слитным ревом вперед по аллее. Охранник-читатель, чудило грешное, глянул лениво в заднее обзорное зеркало – кто это еще там шумит на его территории, а я уже завалил мотоцикл на бок, довернул руль направо и по короткой дуге, объехав «мерседес», с грохотом и дробным рокотом прогремел через ворота, миновал под трибуной арку и ворвался на просторный зеленый овал стадиона.

Я мчался по гаревой дорожке, опоясывающей футбольное поле, на котором два десятка ребят в разноцветной форме с азартом гоняли мяч. За сетками футбольных ворот маячили смутные фигуры телохранителей. Стадионная радиотрансляция лупила на всю катушку быструю развеселую музыку. «Ой, мама, шика дам я», – грозился Филька Киркоров. Я катил, как на спидвее, на поворотах машина ложилась на грунт так, что я почти касался коленом земли.

У центральной линии сделал подскок и рванул на поле. «Ой, мама, шика дам я!» Изумрудный пружинисто-мягкий газон я сек наискосок, направляясь к группе игроков на правом фланге. Ребята в изумлении замерли, пораженно глазея на необычайный аттракцион, беспризорный мяч одиноко катился по полю, телохранители, ногастые шкапы, шустро бежали от ворот к центру, как две Онопки.

Я сбросил газ, крутанулся на заднем колесе – мотоцикл плавно катился мимо восхищенных ребят. Сорвал с себя шлем и заорал оцепеневшему принцу-наследнику империи «РОСС и Я»:

– Ванька! Ванька! Обормот! Бегом ко мне!.. – и махал ему ночным горшком своего гоночного шелома.

Худой голенастый вьюнош бросился ко мне – Ванька споро бежал параллельно медленно плывущему мотоциклу. Это было похоже на плавное заторможенное движение во сне – сердце-метроном вышибало секунды, оставленные мне погоней.

– Кот! Кот Бойко! Это ты?! – кричал, захлебываясь, Ванька.

– Бегом, Ванька!.. Некогда! На подвиг – одна секунда! Прыгай!..

– А как же… – на миг растерялся паренек. На лице его была мука – он разрывался. Он ничего не понимал, но душа его – в страдании и испуге – сдавала первый экзамен личности, наверное, впервые он делал выбор между свободой и долгом.

И я ревел, как вырвавшийся на волю гейзер адреналина, потому что знал – еще секунда, и меня застрелят. Если Ванька не прыгнет сей же момент на заднее седло, эти уроды такую мишень обязательно положат. Телохранители с «береттами» наперевес были уже совсем близко.