Дивные пещеры
Шрифт:
— Вы меня не пугайте.
— Я не пугаю, я советую. А если признаетесь, то суд может учесть это. Да еще, мол, на почве ревности. Ведь на почве ревности?
— Вы меня не ловите, молодой человек. Вы слишком неопытны для этого.
Кобчиков вспыхнул.
— Вот как!
— Да. Так.
— Значит, все-таки было дело?
— Я же сказал — не надо ловить.
— Ну смотрите, Рудаков, — с угрозой сказал младший лейтенант. — У меня много энергии. Весь город, все окрестности перерою, а найду ее.
— Ваше дело искать, наше — прятать, — усмехнулся Семен Петрович.
— Ах вот даже как! Острить изволите!
— В меру своих
Кобчиков опять вспыхнул. Хотел что-то сказать резкое, но сдержался.
— Ладно. Идите, Рудаков. Не хотите так, будет по-иному.
— Да, вот еще что, товарищ сыщик. Может, вас это заинтересует. Из сейфа пропали кое-какие документы, — сказал Семен Петрович и вышел.
В бухгалтерии никто не работал. Проводник собаки лил чай, любезно заваренный сотрудниками, Леночка ушла домой, а бедная оскандалившаяся овчарка все ходила и ходила кругами по комнате, отыскивая нужный запах…
В дверь заглянул младший лейтенант Кобчиков.
— Пойдем, — кивнул он проводнику.
Проводник торопливо допил чай и вышел, пропустив впереди себя овчарку. На вороге овчарка остановилась и посмотрела на Семеня Петровича долгим, пристальным взглядом.
Главный бухгалтер не выдержал и отвел глаза.
— Вот еще… и она туда же, — пробормотал Семен Петрович и плюхнулся на «трон Его Бухгалтерского Величества». — Хватит развлекаться, давайте работать, — буркнул он.
Через минуту в бухгалтерии как ни в чем не бывало щелкали арифмометры.
16. ГЛАВНЫЙ БУХГАЛТЕР СЕМЕН ПЕТРОВИЧ РУДАКОВ
Если бы всего несколько месяцев назад Семена Петровича Рудакова спросили, какой он, Семен Петрович, не задумываясь, ответил бы: «Никакой. Как все».
И в самом деле, жизнь Шкафа текла размеренно, почти лишенная событий. Один день был похож на другой, год на год. Как и все в Петровске, Семен Петрович вставал почти на рассвете, работал в саду или возился по хозяйству (куры, свинья, кролики), потом плотно завтракал и шел на работу. После работы опять занимался домашними делами, потом плотно ужинал, немного смотрел телевизор и ложился спать.
Праздники тоже были похожи один на другой. Обильная еда, скучный разговор с родственниками и знакомыми об их скучных делах; беспокойный, полный кошмаров сон; а утром длинная, хмурая очередь за пивом в городском саду. Жена и дети почти не занимали места в жизни Семена Петровича. Женился Рудаков на доме и саде. Пошел после танцев провожать приглянувшуюся ему девушку, увидел хороший дом посреди старого сада, защемило сердце по своему углу, и Рудаков женился. Сам он был сирота из степных безлесных мест, где каждое дерево считалось большой ценностью, и деревянный сруб и сад всегда волновали Рудакова. Петровск, где Семен Петрович шабашил с бригадой — строили городскую баню (старая сгорела), — очень нравился Рудакову. Нравились тихие улицы среди зелени, спокойная, глубокая речка, протекавшая прямо посередине города, сочные, высокие камыши. Нравилось то, что на окраинных улицах паслись привязанные к кольям любопытные козы и пестрые телята с добрыми мордами. А самое главное, симпатичны были сами петровцы — уравновешенный, неторопливый народ с хозяйственной жилкой. Почти каждый двор имел хозяйство, автомобиль или мотоцикл.
У петровцев ничего не пропадало. Земли вокруг городка были приспособлены под огороды и покосы, даже слишком широкие улицы и те частично распахали под картошку и георгины на продажу. Речка тоже
Жена оказалась типичной петровкой: спокойной, работящей, покладистой. Рудаков долго не мог привыкнуть к тому, что ее ничем нельзя удивить. Расскажет ей какую-нибудь новость, а та задержится на минуту — жена все время была в движении, в работе — и скажет только: «А… вот как», и в голосе никакого любопытства, даже если речь шла о каком-нибудь чрезвычайном происшествии, например, об убийстве («А… вот как… Значит, судьба…»).
Она ни о чем не спрашивала Семена Петровича, ни о самочувствии, ни о делах на работе. О себе сообщала лишь самое необходимое. Ложась спать уже далеко за полночь, жена легонько проводила ладонью по его груди: «Ты спишь?» В молодости он сразу просыпался от этого кроткого, возбуждающего прикосновения; когда стал старше, снимал руку и сквозь сон бормотал: «Не буди, я заснул»; ближе к старости, когда пришла бессонница, Рудаков при приближении жены закрывал глаза и притворялся спящим.
Дети получились в мать: такие же спокойные и работящие. Старший сын учился в медицинской аспирантуре и уже что-то там открыл, о нем говорили даже по «Маяку». Дочь окончила десятилетку на «отлично», но учиться дальше не захотела, устроилась на тот же завод, где работал Семен Петрович, вышла замуж за состоятельного человека с новым домом и большим садом. В гости приходила редко, больше по праздникам, вместе с мужем, молчаливым, добрым парнем. Жили они дружно.
Сын тоже давал о себе знать редко, больше скупыми открытками и поздравительными телеграммами, даже о его открытии они узнали по «Маяку». И Рудаковы ему не надоедали, чувствовали, что сын на верном пути. Большому кораблю — большое плавание, не им его учить.
Думая о своей жизни, Семен Петрович приходил к выводу, что она сложилась не так уж плохо, во всяком случае, не хуже, чем у других. Детей он вывел в люди, работа у него почетная; на старости лет хоть и нет сбережений, но имеется свой угол; жена — проверенный, надежный человек, в случае какого несчастья на нее можно вполне положиться.
Ничего особенного от жизни Семен Петрович больше не ждал. Он считал ее в общих чертах законченной. Что еще может быть? Пенсия через восемь лет, отпадет работа,.. Останется сад, рыбалка, телевизор, кружка пива после бани, потом болезни, хождение в поликлинику… Однажды он не проснется… Семен Петрович почему-то всегда думал, что он умрет легко. Может быть, потому, что побаливало сердце, а сердечники всегда умирают легко…
Многие из знакомых Семена Петровича жили по-другому. Одних захватывало накопительство, и Семен Петрович наблюдал, как постепенно вещи порабощала этих людей, лишали их разума, простых человеческих желаний и радостей.
Другие стремились к власти. Она суетились, подличали, интриговали, некоторые добивались своего и уезжали в областной центр, большинство же становились неврастениками или сливались.
Третьи видели смысл жизни в веселье, пили, гуляла, ерничали. Эти умирали рано. Семен Петрович многих похоронил даже младше себя.