Дизель и танк
Шрифт:
Джонсон через переводчика задал вопрос о температуре. Костромин усмехнулся:
— Ниже тридцати градусов мороза. А к Архангельску и все сорок может быть. Так что готовьтесь.
Марелли нервно теребил повязку на голове:
— Madonna Santa! Quaranta gradi sotto zero! — и начал яростно жестикулировать.
— После Тотьмы, — продолжал штурман, — начинается самый опасный участок. Там заснеженная тайга, дорога петляет между болотами. Связи никакой, жилья мало. Каждый час нужно проверять масло и топливо.
К нам подсел инженер
— У меня есть несколько технических рекомендаций. Во-первых, необходимо утеплить картеры двигателей войлоком. Во-вторых, между рессорами проложить берестяные прокладки — иначе на морозе станут хрупкими.
Велегжанинов быстро записывал в блокнот, время от времени задавая уточняющие вопросы. Руднев и Звонарев внимательно изучали чертеж самодельного обогревателя топливной системы.
После инструктажа мы отправились на городские склады. Завхоз Нечипоренко, маленький суетливый человек в круглых очках, метался между штабелями ящиков:
— Вот, получите по накладной: мука, крупы, солонина, сухари. Чай, сахар, спички. На десять дней пути с запасом хватит.
Варвара тщательно проверяла каждый ящик:
— А где теплые одеяла? В списке значились.
— Сейчас-сейчас, — засуетился Нечипоренко. — Откладывал специально. И тулупы есть, и валенки.
На нефтебазе нас встретил заведующий Перфильев, бывший путиловский мастер. Его широкое лицо с окладистой бородой светилось деловитостью:
— Специально для вас готовили зимнее топливо. С керосином мешали, по особому рецепту. До минус пятидесяти не замерзнет.
— А масло? — поинтересовался я.
— И масло особое, — кивнул Перфильев. — Из Баку привезли, для полярной авиации предназначалось. Берите, не пожалеете.
К ночи все припасы были погружены. Машины стояли заправленные, с утепленными двигателями, готовые к последнему броску. Бережной в последний раз проверял крепление цепей на колесах.
— Ну что, — сказал я команде, — всем отдыхать. Завтра выходим с рассветом.
За окнами гаража продолжал падать снег, укрывая старинную Вологду белым пушистым одеялом.
Утро выдалось морозным и ясным. Термометр на здании горсовета показывал тридцать два градуса ниже нуля. В хрустальном воздухе разносился гудок с механического завода, созывая рабочих на утреннюю смену.
Наша колонна выстроилась на улице Ленина. Свежевыпавший снег поскрипывал под ногами, пока механики проводили последний осмотр машин. Над площадью развевались красные флаги, а на самодельных транспарантах виднелись лозунги: «Даешь индустриализацию!» и «Пятилетку — в четыре года!».
— Давление масла четыре атмосферы, температура восемьдесят градусов, — докладывала Варвара, проверяя приборы. На ней был новый овчинный полушубок и шапка-ушанка с эмблемой Автодора.
Велегжанинов, кутаясь в длинный тулуп, в последний раз проверял утепление двигателя. Его обычные оперные арии сменились «Интернационалом» — верный
К нам подошел председатель губисполкома Трифонов, высокий статный мужчина в добротной шинели:
— Товарищи участники пробега! От имени трудящихся Вологодской губернии и ударников первой пятилетки позвольте пожелать успешного пути!
На площади собрались делегации от заводов и фабрик. Отряд пионеров с красными галстуками выстроился с приветственным плакатом. Комсомольцы помогали механикам с последними приготовлениями. Заводской оркестр играл «Смело, товарищи, в ногу».
— Temperatura terribile! — восклицал Марелли, растирая покрасневшие щеки. Его яркий итальянский шарф совершенно терялся в необъятном тулупе.
Джонсон методично проверял каждую машину. Под его неизменным комбинезоном теперь угадывался теплый свитер местной фабрики «Труд», а на голове красовалась меховая шапка.
Бережной залез в кабину. Новая винтовка была аккуратно закреплена в кабине.
— Все машины к старту готовы! — доложил председатель вологодского отделения Автодора Зыбин.
Трифонов поднял красный флажок:
— По местам, товарищи!
Взревели моторы. Головной «Форд» медленно тронулся, разрезая свежий снег самодельным плугом. За ним двинулся «Фиат», потом наш «Полет-Д», замыкал колонну второй «Форд».
— Держать правее! — передавал по цепочке сигнальщик с флажками. — На выезде из города большие сугробы!
Варвара внимательно следила за приборами:
— Давление стабильное, температура в норме. Утепление помогает.
Мы медленно двигались по заснеженным улицам. Позади остались корпуса текстильной фабрики, здание рабочего клуба, новый элеватор. Вологда провожала нас заводскими гудками и звуками «Интернационала».
За городской заставой начинался старый тракт на Архангельск. Укатанный санями снег местами доходил до колен. Самодельные снегоочистители справлялись, но двигаться приходилось осторожно.
— Смотрите! — вдруг воскликнул Звонарев. — Обоз идет!
Навстречу нам двигался санный поезд. Десяток подвод, груженных рыбой и пушниной для рабочих кооперативов, медленно пробирался сквозь снежную целину. Возчики из местного транспортного артели с интересом разглядывали невиданные машины.
— Эй, механики! — крикнул передний возница, седой артельщик в тулупе. — До Кадникова засветло дойдете?
— Постараемся, товарищ! — отозвался я.
— Тогда спешите, — артельщик показал кнутом на небо. — К вечеру метель будет. Я этот край полвека знаю, приметы верные.
Действительно, на горизонте уже собирались свинцовые тучи. Ветер усиливался, поднимая снежную поземку.
— Надо торопиться, — сказал я Бережному. — Похоже, старик прав насчет метели.
Он молча кивнул, крепче сжимая руль. Впереди расстилалась бескрайняя снежная равнина, кое-где поросшая чахлыми елями. Где-то там, за снежной пеленой, лежал наш путь к Белому морю.