Дизель и танк
Шрифт:
— Справимся, — уверенно ответил я, хотя в глубине души чувствовал тревогу. — У нас отличная команда.
Она улыбнулась и направилась к выходу. А я еще долго стоял в полутемном цехе, глядя на наше детище и мысленно перебирая все возможные проблемы, которые могут возникнуть завтра.
Утро началось с суматохи. Еще до официального начала рабочего дня в испытательный цех стали подтягиваться наши специалисты. Циркулев методично проверял все измерительные приборы, то и дело сверяясь с потрепанным блокнотом. Звонарев с бригадой монтажников
— Все системы откалиброваны с точностью до двух сотых процента, — отрапортовал Циркулев, поправляя пенсне на цепочке. — Хотя для полной достоверности результатов желательно было бы…
Его прервал грохот — это Руднев уронил ящик с инструментами. Все какие-то неуклюжие со вчерашнего дня. Видимо, нервничают.
— Потрясающе! — раздался голос Вороножского, который тут же метнулся поднимать инструменты. — Николаус говорит, что это прекрасное предзнаменование! Я специально подобрал для него колбу из йенского стекла, все-таки немецкое происхождение обязывает…
— Борис Ильич, опять вы со своими фантазиями? — проворчал Руднев. — Мало нам было Артура, так теперь еще и немецкого собеседника завели?
— Не просто немецкого! — оживился Вороножский. — Николаус назван в честь великого Отто! Он гораздо глубже понимает термодинамические процессы.
— Борис Ильич, — мягко прервал я его. — Давайте сосредоточимся на испытаниях.
В этот момент появилась Варвара и сразу направилась к пульту управления, привычным движением проверяя все рукоятки и переключатели.
— Система топливоподачи готова, — доложила она. — Давление в магистрали сто шестьдесят атмосфер.
— Начинаем процедуру запуска, — скомандовал я, занимая место у главного пульта. — Звонарев, следите за оборотами. Руднев, контролируйте давление масла. Варвара…
Она уже была на месте, не сводя глаз с манометров топливной системы.
Первый поворот пусковой рукоятки. Стартер натужно завыл, провернул коленвал. Двигатель чихнул, выбросил облако сизого дыма, но не запустился.
— Давление топлива падает! — крикнула Варвара. — Похоже, форсунки не держат!
Вторая попытка. На этот раз двигатель поймал такт, но сразу застучал как пулемет.
— Коленвал бьет по коренным! — Руднев метнулся к смотровому люку. — Давление масла близко к нулю!
— Глушите! — скомандовал я, видя, как стрелки приборов уходят в красную зону.
Последний надсадный рев, и двигатель замолчал. В воздухе пахло горелым маслом и подгоревшей изоляцией.
— Игнатий Маркович, — я обратился к Циркулеву. — Что показывают приборы?
— Позвольте доложить, — он достал блокнот. — Максимальное давление в цилиндрах на сорок два и три десятых процента ниже расчетного. Вибрация коленвала превышает допустимую в три целых и семь десятых раза. Температура…
— Если позволите, — Руднев снял очки и устало протер глаза. — Дело в подшипниках коленвала. При таких нагрузках они просто не выдерживают. Нужна принципиально новая конструкция.
—
— Дело явно в системе смазки, — Руднев нервно протирал очки. — Масляный канал слишком узкий, отсюда и проблемы с подшипниками.
— Ничего подобного! — взорвался Звонарев. — Я трижды проверял расчеты! Дело в динамической неуравновешенности коленвала. Если бы вы внимательнее следили за допусками при изготовлении…
— Что вы понимаете в допусках, уважаемый? — Руднев побагровел. — Я делал прецизионные детали, когда ты еще пешком под стол ходил!
— Товарищи, — вмешался Циркулев, — прежде чем делать выводы, необходимо провести тщательные измерения. Мои приборы показывают…
— Ваши приборы врут! — отрезала Варвара. — Я собственными руками проверяла давление топлива. Оно падает еще до подшипников.
— Что значит «врут»? — Циркулев побледнел. — Я лично калибровал каждый манометр.
— С точностью до третьего знака после запятой, мы знаем, — устало махнул рукой Звонарев. — Но если вы хоть раз спустились бы с ваших теоретических высот к реальному железу…
Я мрачно разглядывал графики, выползающие из самописца. Все было плохо. Гораздо хуже, чем я ожидал. Нужны новые технические решения, а времени оставалось катастрофически мало.
— Есть идея, — медленно произнес я. — Профессор Тринклер сейчас преподает в нашем политехническом институте. У него огромный опыт в дизелестроении.
— Тринклер? — Звонарев оживился. — Тот самый, который создал первый бескомпрессорный дизель?
— Именно. Попробуем обратиться к нему за консультацией.
— Но я слышала, — осторожно сказала Варвара, — что он уже консультирует конструкторское бюро Коломенского завода.
— Тем не менее, нужно попытаться, — я свернул графики. — Завтра же с утра еду в политехнический.
Когда все разошлись, я еще долго стоял у неудачного прототипа. В свете тусклых ламп он казался каким-то понурым. Впереди нас ждал неприятный разговор с Тринклером, но другого выхода я не видел.
За окнами сгущались зимние сумерки. Где-то вдалеке тоскливо загудел заводской гудок, возвещая конец смены.
Остаток дня я разбирал текучку. Потом отправился спать. Утром встал пораньше и отправился искать Тринклера.
Политехнический институт встретил меня гулкими коридорами и запахом мела. После заводских цехов здесь казалось непривычно тихо. Только где-то вдалеке слышались приглушенные голоса студентов.
Кабинет Тринклера находился в конце длинного коридора. Тяжелая дубовая дверь с потускневшей медной табличкой: «Профессор Г. В. Тринклер. Кафедра тепловых двигателей».
Я помедлил секунду перед тем, как постучать. О Густаве Васильевиче ходили легенды. Создатель первого в мире бескомпрессорного дизеля, блестящий инженер старой школы, человек сложного характера.