Длинные дни в середине лета
Шрифт:
тусклых просторах горели ярко- желтые полоски полей с тяжело
склонившимися колосьями. То, что было скошено для раздельной уборки
расползлось бурыми подтеками, дожди вбили скошенные колосья в стерню и
обмолотили их. А Ваня нее еще возился с ремонтом. Потом долго искал сво-
бодный трактор, но трактористы, зная, что комбайн собран из бознать чего,
а комбайнер — студент, бежали от нас кто куда. Но вот наконец
таки нашелся, и в неприметный день, напутствуемые подгулявшим
помбригадира, мы поехали.
В помощники Ваня выбрал меня. Я его об этом не просил. Но, может, он
сам заметил, что мне осточертело на току, может, решил оформить союз с
очкариками, а заодно, после особо удачного трудового дня, спросить
ненароком про импрессионистов.
Мы сделали круга четыре, высыпали два бункера самосвалу, который
приезжал на соседнее поле к подборщику. Все шло ничего. Ваня только раз
зазевался, и зубом жатки пропороли бугорок. Штука эта неприятная, потому
что перед зубом сразу вскипает бурун липкой земли, а за жаткой тянется
хвост колосьев. Но Ваня успел быстро поднять и опустить жатку, да и
пшеница в этом месте была жиденькая, так что хвост получился небольшой.
Еще у нас полетело полотно, но мы к этому были готовы, так как полотно
нам дали старое.
На пятом круге я увидел, как к нам, скользя по мокрой земле и
размахивая руками, бежит помбригадира Мишка. Сердце у меня заныло. Так
уж глупо оно устроено, что всегда я думаю самое страшное и потом, когда
оказываюсь в дураках, зову себя директором паники. Вот и тогда я почему-
то решил, что началась война, что в Москве сейчас ой-ой-ой и все прут в
метро, где с рельс уже сняли ток, а в Третьяковке сейчас пусто даже перед
«Тремя богатырями». Л о чем я еще мог думать, глядя на подбегающего
Мишку — запыхавшегося и совсем трезвого?
Мишка сказал, что нужно возвращаться, отсоединять молотилку, чтобы
только косить. Ваня возразил ему в том духе, что валить хлеб на землю,
когда дожди. идут не переставая, дело зряшное. Мишка в полемик ку не
полез, а выматерился и сказал:
— Твое дело телячье - привязали, и стой. Да и мое тоже. А рассуждают
пусть те, кому за это деньги платят.
У директора шло совещание. Мы просидели в коридоре часа полтора.
Ваня все ерзал, потому что боялся, что трактористу надоест загорать и он
куда-нибудь зальется. Когда мы наконец вошли, директор уплетал ломоть
серого хлеба, запивая его водой из захватанного стакана. Ване он потряс
руку, а мне только кивнул и опять схватился за стакан. Видно было, что он
спешит. Ваня стал рассказывать,
свою краюху. Ваня кончил, помолчал и с деревенской обстоятельностью
принялся рассказывать по новой, а директор все ел, и вода капала с его
небритого подбородка. Кончив есть, он не бросился, как я думал, к вешалке
за плащом, а неторопливо сгреб с бумаг крошки, высыпал их в рот и,
подперев кулаком щеку, уставился на Ваню.
— Ну и что? — спросил директор, когда Ваня замолчал.
— Зряшное дело, — вставил я, но директор даже бровью не повел и
опять спросил Ваню:
— Ну и что?
Ваня потянулся к графину, налил себе воды в тот же стакан, выпил и
воззрился на директора.
— А у меня план, — ответил директор, — шестьдесят процентов убрать
раздельно. И так по всей области, — он перевел взгляд на меня, взвешивая,
стоит ли при мне откровенничать. — Были и такие, что не согласились. В
соседнем районе, например. А я не хочу пасти свиней.
— Достойна чести и стиха, — вдруг сказал Ваня.
— Брось, шкура у меня дубленая. Но если ты такой настырный —
поговори с уполномоченным. Это он велел. Только ничего не выйдет.
Уполномоченного мы нашли на окраине поселка. Присев над мокрой
дорогой, он что-то подсчитывал, чиркая прутиком по глине, или играл в
крестики-нолики—издали не поймешь. Не доходя шагов пять, Вася вобрал
голову в плечи и кивнул. Уполномоченный выпрямился и тоже кивнул. На
нем был мятый костюм, но несвежий воротничок был стянут вполне
официальным темным галстуком. Ваня кивнул еще раз и еще, а
уполномоченный ничего не понял и тоже кивнул, потому что устроен был,
наверное, совсем не так, чтобы представлять себе самое худшее. А Ваня
вдруг взбрыкнул как-то совсем не по правилам и влепил ему в ухо.
Уполномоченный упал и закрыл голову руками. Ваня глупо улыбнулся и
спросил:
— Ты меня знаешь, а?
С тех пор мы с Ваней катаем погрузчик по току. Перевели нас без
объяснений и даже без выговора. Только вечером Славка Пырьев завел в
уголок и сказал, что если мы кому-нибудь трепнемся, то пойдем под суд за
теракт — террористический акт то есть, а если будем молчать —
уполномоченный нас прощает.
Хуже всего, когда надо переехать через бурт. Тогда хватаешься за спину
и тянешь что есть сил. На твои пальцы ложатся еще руки, зерно со скрипом
раздвигается, и нужно хвататься за следующую спицу, п пальцы не
оторвешь, так крепко их прижали. Про импрессионистов Ваня, кажется,