Длительное убийство лорда Финдли (Доктор Пенн) / Проза.ру - национальный сервер современной прозы

Неизв.

– Пожалуйста, ешьте. Я понимаю, но не стоит беспокойств. Нам уже все равно, в переживании войны мы или в переживании мира. Мы не желаем зла.

– Почему вы не едите? – спросил Пайк.

– Я? Я ем, - еще шире улыбнулся переговорщик, положил в рот полную ложку рагу и прожевал.

– Нам лучше уйти, - заупрямился лейтенант и снова приготовился встать.

– Постойте. Я понимаю. Мы подозрительны для вас. Вы – патриотичный англичанин, вы думаете: у них в достатке леса, зачем они не починят кораблик и не уедут домой?. Чего они хотят здесь? Все просто: здесь к нам не приходят мсье за налогами. Это достаточная причина для нас. Пожалуйста, ешьте, если вам нравится.

Тем временем матрос, сидевший по правую руку от Пенна, наклонился к нему и сказал на ухо:

– Те, кто едят в холме у фей, не вернутся. Я не ем, поэтому я вернусь.

Пенн также наклонился к нему и прошептал:

– Ну и дурак.

– У вас хорошая посуда, - сказал лейтенант, - Вряд ли вы ее изготовили здесь, сами. Именной сервиз на двенадцать персон. Вы взяли ее с собой, когда выходили порыбачить?

– Мы ее нашли, - сказал папаша Мишан и улыбнулся немного иначе, нежели прежде.

– Вон там доска из обшивки «Серой гончей», - сказал Пайк все еще тихо, но Пенн стал есть быстрее, понимая, что скандала не миновать - «Серая гончая» несла тридцать пушек, на ней ходило сто сорок подданных его величества.

Пайк закончил говорить это, опустил глаза, сглотнул, чтобы вернуть голосу звучность, а затем вскочил, ударил кулаком по столу и закричал:

– Где они?

Француз даже не мигнул, глядя на него. В его мягком лице читалась нечеловеческая благожелательность.

– Здесь не всегда безопасно, - ответил он.

Пайк стал медленно вытаскивать из-за пояса пистолет. Матросы тоже привстали со своих мест, хотя один из них, и привстав, не переставал есть. Пенн поскреб по дну ложкой и поменялся тарелками с тем, кто боялся фей. Француз посмотрел на лейтенанта еще ласковее и поднял обе ладони вверх.

– Лу Гару. Мы не виноваты в этом.

Пайк проверил, заряжен ли пистолет, и прицелился папаше Мишану в лоб.

– Понятия не имею, что значит Лу Гару, но я вижу, что вы промышляете грабежом.

Выход перегородил силач с топором в руке, а прежде позволил кухару и двоим остальным выйти наружу. Лицо его не предвещало мирного десерта. Наконец встал со своего места доктор Пенн. Встав, он покачнулся.

– Лу Гару – это примерно как вервольф, - сказал он. – Впрочем, вздор. Давайте просто постараемся обойтись без потасовки. Кстати, Джек, хватит точить закуску. Фейри – не фейри, но в еду здесь добавляют экстракт датуры. Ни с чем не сравнимые ощущения. Надеюсь, я не успел съесть смертельную дозу раньше, чем понял, что это. Уважаемый хозяин в шляпе, снимаю шляпу: это действительно вкусно. Не могли бы вы завернуть мне вторую порцию с собой. Если останусь жив, доем завтра.

Пайк злобно глянул на доктора.

– Нашел время, - сквозь зубы сказал он.

– Я не виноват! – ответил док лейтенанту, - хотя не могу сказать, что неблагодарен, -- кивнул он переговорщику. Тот криво улыбнулся и кивнул в ответ, - Датура – отличная вещь, если верно рассчитана увиваемая роза… То есть, конечно же, употребляемая доза, - продолжал Пенн. – Печально видеть затрачиваемые впустую у… у… Не важно. …на бессмысленное противостояние. Мы можем разойтись без взаимного уничтожения. Пайк, ты начинаешь первым.

– - Ты пьян! Сядь, и… -- начал говорить Пайк, но тут что-то изменилось.

По стенам из досок, посаженных на деревянные клинья вместо гвоздей, по кильсону и шпангоутам прошла низкая вибрация, похожая на вой. Завибрировала оловянная посуда и свинцовые кружки с красивыми крышечками. Один из матросов схватился за голову и закричал. Пайк ясно ощутил, как затрепетало сукно его сюртука и штанов, тонкая дрожь поднялась от штанин и пол к воротнику, перешла на отбеленную пеньковую косицу парика, на его букли, на скулы, в кости черепа и все прочие кости, которые все загудели внутри каждая

на свою высоту. Одновременно угасал его слух. Он пытался кричать бессмысленное слово «без паники», но практически не слышал сам себя. Наконец дверь наружу распахнулась, и в землянке разом потухли все лучины и очаг. Теперь Пайк не мог найти пистолет, который бросил на стол, когда пытался сам закрывать уши руками. Низкое гудение больше не так пугало его, как перспектива оказаться в темноте и подземелье рядом с чем-то неизвестным. Он выпрямился, отнял руки от головы и, слыша себя издалека, закричал «вперед!», выдернул палаш из ножен, вспрыгнул на скамью и побежал по ней к выходу, туда, где в лестничный колодец падал столб тусклого света, а в нем появлялись тени – все новые и новые, бесконечный рой. У выхода он поскользнулся и грохнулся с лавки на пол, кто-то споткнулся о его ноги и упал впереди, головой на ступеньки. Пайк поднялся, опираясь обеими руками об пол, попытался подобрать палаш – схватился за лезвие, отдернул руку, теряя время, нашарил рукоять, поднял, взял за шиворот того, кто споткнулся, и потянул вверх. Ворот треснул по шву, но человек зашевелился, поднялся сам, и Пайк его выпустил. До выхода оставалось всего ничего, рукой подать, и оттуда, снаружи на лейтенанта прыгнула одна из теней. Пайк ощутил прикосновение к шее, схватился за горло, но не успел поймать эти пальцы или эту лапу; он нанес палашом колющий удар наугад, но попал острием в землю. Наваждение исчезло. Держась одной рукой за воротник, ставший очень холодным, он полез вверх по ступенькам, к мутному свету. Сверху на лейтенанта хлынула вода: там, снаружи, успела испортиться погода и пошел дождь. На четвереньках, скользя руками и подошвами сапог по умащенным грязью ступеньками, лейтенант выбрался наружу и побежал прочь. Над островом от неба до неба пролегла буря с грозой, облака сгустились и легли на макушки деревьев. Один и второй матросы вылезли следом за Пайком и, глядя на них, лейтенант подумал, что остальные в панике могут не вспомнить, у какого берега брошена шлюпка, разбегутся и станут легкой добычей. Он остановился и несколько раз махнул рукой в вправо, крича «Туда!» - пока его не схватил за рукав один из матросов и не увлек за собой со словами «да что ж вы тут стоите».

Они гуськом пробежали по тропе, и Пайк с трудом видел, кто бежит впереди него, потому что его шляпа осталась вместе с пистолетом в землянке, и дождевая вода с частицами мела и перхоти заливала ему глаза. Он смотрел только вниз и время от времени рукавом вытирал лицо, чтобы видеть хотя бы землю, по которой бежал.

Один за другим экспедиционеры скатились с осклизлого обрыва на пляж. Один удачно съехал на пятках, Пайк начал также, но потерял равновесие, шлепнулся на свой костистый зад, свалился набок, сверху на него упал следующий и они вдвоем провалились в неглубокую яму, вырытую кем-то на пляже. Пайк полез обратно – бело неудобно, песок осыпался под пальцами, и лейтенант, барахтаясь в нем, нашарил чью-то шляпу. В суматохе он вопреки логике принял ее за свою и, вылезая, натянул на уши.

К счастью, шлюпка ждала их на прежнем месте. Всем миром, не разбирая чинов, лейтенант и матросы вытолкали ее на воду и так скоро залезли внутрь, что опасно ее раскачали. Четверо похватали по веслу, ударили в волны, и шлюпка, низко осевшая от дождевой воды, побежала к выходу из бухты. Пятый, кому не досталось весел, руками вычерпывал воду. Вдруг один крикнул «летит!», и все, побросав весла в уключинах, пригнулись к лавкам. Пайк не разглядел, что летело на них, но пригнулся вместе со всеми. Ему на спину плеснула волна, он выпрямился, осмотрелся – остальные тоже. Вокруг на сильной зыби все ходило ходуном, дождь лил, не щадя. Пайк закричал: «Вычерпывай! На весла!» - и наконец-то услышал свой голос.

«Память герцога Мальборо» встала кормой к волнам, и потому на каждом крупном гребне ее подбрасывало, как легонький девичий зад от шлепка. Капитан Литтл-Майджес носился по палубе и уже около часа пытался развернуть корабль носом, но ветер и волны, словно заколдованные, меняли направление каждую минуту.

Шлюпку пришвартовали не с первой попытки. Пайк встал принять конец с борта, оперся рукой о доску обшивки и ощутил ту же низкую вибрацию, подобную органной, как в землянке на острове. Теперь это всего лишь ветер гудел в вантах, но Пайк успел подумать, что судьба человека, обусловленная его слабой уязвленной грехом природой, - нигде не быть в безопасности.