ДМБ-90, или исповедь раздолбая.
Шрифт:
– Ладно, поговорим потом, - процедил в бессильной ярости Газзаев.
– Конечно! Предпочитаю на инглиш, ты не против?
– уже в спину отправил довольно язвительную шпильку я.
Но он даже не обернулся. Весь мой стол с немым ужасом смотрел на меня. Они уже записали меня в покойники. Мне-то было на всё уже наплевать. Я был голоден, а значит злой! Всех ненавижу!
С командой «Рота, закончить приём пищи, встать» мы отправились (строем, конечно же, строем) на часовой послеобеденный отдых.
Я с ребятами не стал подниматься наверх, остался в курилке у крыльца поболтать. Там я и выяснил, что наша часть как года три строит телефонную станцию. Работа идёт очень медленно, то стройматериалов не завезли,
Все как в школе засели за изучение военно-полевого устава, и только один я направился к дневальному выведать: проверяет ли кто-нибудь знание устава. Получив отрицательный ответ, я написал несколько писем домой, не забыл о друзьях и отправился в чайную, чтоб более-менее поесть по-человечески.
В маленьком одноэтажном здании народу было больше, чем при эвакуации белогвардейцев в порту Севастополя двадцатого года. Причем, что интересно, никто ничего не покупал! Все ждали, когда кто-то зайдёт и купит себе еды на радость самым наглым, которые его оберут как липку. Страждущие были исключительно азиатами.
Оценив для себя всю обстановку, я первым делом попросил у буфетчицы тарелку соли, она удивилась, но дала. Вот теперь я уже смело мог заказывать себе и покушать. Кефир, булочки, салат. Как я успел соскучиться по всему этому. Только я расположился за столиком в углу, как ко мне подлетела пара узбеков. Но не тут-то было, зря я что ли соли набрал. Её-то, родимую, я и сыпанул им в глаза. Эффект был потрясающий, первые взвыли, как олени в период гона, вторая волна этих «марокканских стрелков», готовая уже оттереть меня от желанной еды сразу же встала как вкопанная. А я… с удовольствием, смакуя, и медленно, очень медленно, не обращая никакого внимания на мольбы оставить хоть что-то, поедал чавкая, всё это добро. Вытерев руки о занавеску, я под аплодисменты буфетчицы этаким сытым гоголем покинул чайную.
Только спустя время я узнал, почему именно узбеки, киргизы и таджики так себя ведут в чайной. Дело в том, что в их семьях принято иметь около десятка детей, а учитывая их беспросветную нищету, у их родителей нет возможности высылать деньги, вот детки и промышляют грабежом. Но мне-то до их желудков не было никакого дела, я себя люблю и ценю. Я ж не дева Мария, чтоб заниматься благотворительностью, не Иисус Христос, чтоб всех одним хлебом накормить, да и мои родители - не олигархи, чтобы взять на баланс всю эту босоту. Впоследствии я не раз проделывал такой трюк и всегда с успехом, чем заслужил уважение у главарей этой голытьбы, и в дальнейшем меня уже никто не трогал. О своём ноу-хау я не стал распространяться, иначе это могло привести к противоядию такой блестящей стратегии.
Приятелям, углублённо изучающим премудрости воинского устава, я принёс пряников с пакетом молока и засел писать ещё письма. К уставу я так и не притронулся. Могу сказать, что за все два года я туда заглядывал всего один раз, да и то, чтоб узнать правила и условия для арестованных на гауптвахте. Всё! Я, кстати, не уверен, что сами офицеры его читали и знают.
Вечером пришла рота. Вся какая-то уставшая и дёрганная. Естественно, я решил узнать, в чём дело. Оказывается, со стройки сбежали два солдата из нашей роты, а это не предвещало ничего хорошего. Этих ребят я знал
ЧМО в армии - это всё, последняя инстанция конченого человека. Им все помыкают, он за всех всё выполняет, начиная от заправки койки до стирки портянок, а уж про чистку сапог и уход за формой и говорить не приходится. В общем, это уже не человек, но ещё и не животное.
Совсем, видать, у ребят стоп-кран слетел, больше терпеть они не могли, а постоять за себя не умели. Вот и решили они удариться в бега. Таких в армии называют лыжники или путешественники. Ничего приятного нам от этого не светило, только закручивание гаек и наказание через весь коллектив. В армии вообще практиковалось наказание такое. Провинился, скажем, один воин, а дрючат всю роту, а то и батальон. Чтоб все потом со злобы отыгрывались на нарушителе, а другие задумывались о последствиях. Метод действенный, хоть срабатывал не всегда. Здесь случилась промашка.
Гоча сразу стал названивать ротному домой. Наш капитан личностью был довольно колоритной. Бывал он в расположении вверенной ему роты только по утрам и до обеда, всегда пьяный в слюни и злой как чёрт, чем заслужил кличку «стакан». Фамилию его никто не помнил, даже старшина. «Стакан» не отвечал на звонки, видать, опять был в пьяной нирване.
Доложили дежурному по части, тот дальше по инстанции. Что тут началось! Сразу понаехало столько офицеров, сколько я не видел за сутки своей службы. Мне, конечно же, было интересно, что будет дальше и чем всё это закончится. Нас всех собрали и стали выяснять всякую хрень: почему они сбежали; не обижал ли их кто; может письмо пришло из дома плохое им. Когда очередь дошла до меня, то я сначала сказал, что здесь недавно и ничего не знаю, а потом ляпнул, мол, почаще надо бывать с солдатами, тогда не то, что вопросов к нам дурацких не будет, но и таких ЧП в части. Наш комбат майор Архипов аж обомлел, а замполит батальона, тоже майор, мрачно заметил, что они все с этим умником ещё наплачутся. Как в воду глядел!
Покумекав, наши отцы-командиры решили сегодня на поиски нас не отправлять, ночь на носу. Поиски начнутся завтра сразу после завтрака, а сейчас нас отправили на ужин в сопровождении кучи офицеров и прапорщиков.
Начальник столовой аж обомлел, увидев такой парад погон у себя, сразу засуетился, гнида, подобострастно улыбаясь, лично разносил хлеб по столам и желал приятного аппетита. Вот гад, сам бы жрал это пойло. Я с нескрываемым любопытством наблюдал за офицерьём, будут ли они кушать с нами. Смешно было видеть, как все делали вид, что есть не хотят, они даже не смотрели в свои тарелки. Только один капитан решился чайку глотнуть, он долго и тщательно вытирал стакан платком, но налив себе этой жижи, долго раздумывал, а после понюхал и, вздрогнув, оставил эту затею. Ещё бы, дома их ждала семья, им жить хотелось. Это мы для них сброд казённых людей, которых ещё наберут по призыву. Нас не жалко, пускай дохнут и травятся.
Ужин был похож на завтрак, только вместо пшеничной кашицы была гречневая, что вызвало у меня энтузиазм сначала. Обмишурился… В гречке знаете, бывают такие чёрненькие соринки, ну где-то на 3%. Так вот, в этой кашке гречки было процентов на десять, а остальное - сорняк. Удивительные повара в армии, просто сама прелесть, душечки. Чтоб они сдохли все вместе с ингушом начальником столовки, падлы! Привычно покушав чаем с бутербродом, который я выменял, как обычно, у неприхотливой свинушки с Урала, я пошёл относить грязную посуду. Проходя мимо офицерского столика, я с сарказмом сладко так вымолвил: «Приятного аппетита, товарищи офицеры». С какой же ненавистью они на меня посмотрели. Больше о еде я говорить не буду, кроме ещё одного раза, просто я хотел показать, каково это быть солдатом в советской армии в конце двадцатого века.