ДМБ-90, или исповедь раздолбая.
Шрифт:
После завтрака, уже в кабинете Толика я получил наряд-путёвку и отправился со своими ребятами на близлежащую стройку, которая находилась прямо на берегу реки Селенга.
КПП мы прошли без приключений, и минут через пятнадцать были на месте. Быстро разыскав прораба вручив ему наряд, спросил его, что нам делать, куда он нас определит. Почесав в затылке, он задал вопрос:
– Курите?
– Ага, - недоумённо ответил я.
– Ну и курите. Мне не до вас сегодня.
– Тогда мы на речку сходим?
– Да как хотите, только не утоните. Отвечай потом за вас, обормотов.
Радостной гурьбой мы скатились по крутому обрыву к реке. Надо сказать,
– Эх, вот так бы всю службу.
– Только ты не забывай о предстоящей зиме!
– мрачно напомнил Владька.
– Плюньте вы на будущее, пацаны, живите сегодняшним днём, - философски заметил я.
А что, погода стояла хорошая, жратва с куревом были, работать не надо, никого над нами нет. Вот и лежи да радуйся лафе полной. Когда ещё вот так поваляешься на песочке под солнышком голышом. До самого обеда мы коротали время за разговорами о том, кто и как жил на гражданке, чем занимался там. Один Влад Никитин всё на еду пытался свернуть тему, но его все тут же посылали куда подальше. Он вообще думал только о ней всё время.
После обеда мы снова прибыли на стройку, только уже сразу же отправились к Селенге, даже не попытавшись найти прораба. Назарова я отправил за сухими ветками. Захотелось посидеть у костра, как в походе или на рыбалке. Вспомнить жизнь свою доармейскую, друзей и баб. Глядя на языки пламени, отрешиться от действительности. Пацаны разогрели тушёнку на огне. Поели, чаёк сварганили знатный.
Хороший получился день. Спокойный такой, умиротворённый, а это уже немаловажно. Только к самому ужину мы вернулись в казармы.
Так прошло несколько дней. К работе нас подпустили только после того, как мы сдали экзамены в учебном комбинате. Директор подмахнул наши корочки не глядя. Вот так мы стали стропальщиками третьего разряда.
В один из дней со мной на стройке произошёл незаурядный случай. Как-то, стоя возле крана, я зацепил бетонные трубы тросами подъёмного крана и, нет, чтобы отойти дураку, остался стоять, скомандовав крановщику: «вира». Тот поднял груз, мне захотелось закурить, но спички отсырели. Тогда, поискав глазами кого-нибудь, я увидел проходившего азика из нашей части. Пошёл к нему за огоньком, тут тросы лопнули и трубы с неимоверным грохотом рухнули прямо на то место, где минуту назад стоял я. Когда рассеялась туча пыли, и всё улеглось, я понял что произошло. Меня прошиб холодный пот и аж заколотило от ужаса. Разминулся со смертью, а ещё говорят, что курение вредит здоровью. Если бы я не был курящим, то быть бы мне размазанным, как блинчик на масленицу, по всей стройплощадке! Повезло, однако.
Со временем быт и служба на стройке наладились. Мы стали уже своими там. Местные мужики регулярно снабжали нас сигаретами, подкармливали. Мы научились менять унитазы или ванны на тушёнку, картошку и водку. Очень выгодный бизнес наладили. Прорабу, по-моему, было всё по барабану. Изредка он подходил к нам, когда мы на костре готовили себе обед и спрашивал:
– Ну как, не сдохли ещё, мерзавцы?
– Не, мы живучие, как блоха казарменная!
– радостно вещали мы ему в ответ.
– Ну-ну, живите и дальше, подонки!
– говорил он и, удаляясь куда-то, довольно
А в это время в роте, да не только в ней, но и в части, и во всём гарнизоне власть взяли в свои руки кавказцы. Взяли как потом выяснилось окончательно и бесповоротно. Начинался беспредел под названием «землячество».
«Землячество», хочу вам сказать, намного страшнее «дедовщины». При «дедовщине» ты «летаешь» половину срока службы и, если не обозначился как «чмо», то будешь жить счастливо и весело. С «землячеством» всё намного сложнее. Тут создаются группировки по национальному или территориальному признаку. Как ты себя поставишь в начале службы, так и будешь жить все два года. Но пройти придётся жесточайшие испытания, чтобы тебя признали даже чужие группировки.
Практически каждую ночь в казарме творилось чёрт знает что. Подо мной, на нижней койке лежал писарь нашей роты Яшка Руссо, молдаванин. Так я практически каждую ночь просыпался от того, что моя койка ходила ходуном! Так Яша трясся от ужаса увиденного ночных забав. Тут ещё азербайджанцы стали выяснять отношения с армянами. В том ведь году полыхнул Нагорный Карабах. Как только кому-нибудь придёт письмо с родины о том, что сожгли дом, убили, изнасиловали родственника, так ночью начинается битва за Карабах. Самые жестокие драки были среди них. Я всегда с любопытством наблюдал за этим зрелищем со своей койки.
Чурки обнаглели уже до того, что и днём начали беспредельничать. Самым любимым развлечением у них было расставиться по всей лестнице с четвёртого этажа по первый, с ремнями наизготовку. Когда наша рота бежала на построение вниз, то кавказцы со смехом лупили всех подряд по спинам бляхами ремней.
Мне это всё претило, я пытался бороться с этой вакханалией, но я был один. На все мои уговоры братья-славяне молча тупили глаза вниз. Никто не смел перечить блатным. Их просто напросто боялись. Считали, что лучше маленькие унижения терпеть, чем серьёзное избиение. Больше всего меня поражало, что и бывшие судимые, а таких тоже у нас хватало, терпели. Мои доводы, что нас больше, никак на них не влияло. Поняв, что эту стену страха мне не пробить, я плюнул на них, предупредив их, что о моей помощи они могут забыть. Только Вовка Марков меня поддержал – настоящий боец!
Так мы и стали держаться друг друга. Бывало, что у меня силы кончались, руки опускались, но Вовка встряхивал меня, не давал падать духом. Бывало, что и Вовка сам начинал ломаться, тогда уже мой черёд подставить плечо другу. По одному мы не выдержали бы, дрогнули бы, потеряли бы веру в себя. Конечно, вдвоём нам было легче не только физическом плане, но и в духовном. Владимир Марков в моём сердце навсегда останется настоящим мужиком и человеком среди сослуживцев в Улан – Удэ.
Тут ещё каждую вечернюю поверку сержант Гаджиев полюбил проходить сзади строя и бить кулаком по почкам всем, кто не мог или боялся ответить. Вот так со скукой он боролся. Но уже появились несколько ребят, кого он не трогал. Я с Володькой тоже вошёл в число избранных. С каждой дракой, с каждой каплей крови, с каждым новым синяком мы всё больше и больше завоёвывали себе имя. Правда, нас стали звать чокнутыми. Мы хватались за всё, что попадало под руку и бились. А что нам ещё оставалось, если зверьё по одному не нападало? Как ещё мы могли отбиться от них? На стройке, я помню, в толпу даже унитаз запустил, отгоняя её от лежавшего уже бездыханного Маркова. Вовка как-то включил газосварку и направил её на дагестанцев, уже разгоняя их от меня, валяющегося в крови.