Дмитрий Кантемир
Шрифт:
Господарский спэтар Иоан Некулче в окружении своих офицеров ждал сераскера на середине двора. Очутившись перед спэтаром, Измаил-паша не пожелал сойти с коня. Не пожелал он и приветствовать Некулче. Вместо этого приказал кратко:
– Открыть ворота!
Некулче не сдвинулся с места, не произнес ни слова.
– Немедленно открыть ворота! – Голос сераскера сорвался на крик. – И впустить в крепость мой отряд!
– Я не получал такого приказания от господаря моего Дмитрия Кантемира, – спокойно возразил Некулче.
– Так
– Будет видно…
Сераскер посмотрел на Некулче уничтожающе.
– Это будет видно скорее, чем ты думаешь! – процедил он сквозь зубы и пришпорил коня.
Однако солдаты повисли на поводьях, остановили коня и отвели его на прежнее место.
– В крепость ты въехал верхом, – сказал Некулче паше Бендерскому, – а из крепости выйдешь пешком. Выйдешь и пойдешь туда, откуда пришел. Когда будешь на вершине холма, отпустим твоего коня к тебе. А теперь слезай!
Измаил-паша посмотрел на солдат и увидел в их прищуренных глазах ненависть. Посмотрел на крестьян и увидел в их натруженных руках оружие. Снова посмотрел на Некулче и увидел в его решительном взоре бесстрашие. Тогда он слез с коня и заторопился к воротам.
Ворота поднимались медленно, со скрипом. Поднялись на высоту пояса сераскера и остановились. Измаил-паша обернулся к солдатам, молча сопровождавшим его.
– Что? Выползать на четвереньках? Мне?!
Солдаты молчали. Паша Бендерский опустился на четвереньки и прополз под воротами.
Ворота закрылись.
С вершины холма, где расположил свой отряд Измаил-паша, Сорокская крепость была видна как на ладони.
Вокруг крепости, казалось, все вымерло. На башнях и стенах – тоже.
Но это только казалось. Жерла турецких пушек грозно смотрели в небо.
Между пушками и крепостью мирно пасся конь сераскера.
Измаил-паша поднял ятаган:
– Огонь!
Грянули пушки. Строительные леса, покрывавшие крепостные стены, загорелись.
– Огонь!
И крепость исчезла в дыму.
Огонь и дым. Дым и огонь. Потом – тишина…
– Алла!
Неудержимым потоком хлынули к крепостным стенам янычары. Засверкали ятаганы. Вот они почти у самых стен…
– Алла!
И снова загрохотали пушки. Но теперь уже впереди. Турецкие пушки молчали. Ожили крепостные стены. Затрещали мушкеты. Раздался молдавский боевой клич. Несколько янычар из окружения сераскера упали.
Измаил-паша застыл на месте.
– Как?! – ошеломленно пробормотал он. – Как они посмели…
– Итак, вы говорите, бояре, что я должен сдать тур. кам Сорокскую крепость? Почему? Потому что они этого требуют. А если завтра они потребуют от нас Хотинскую крепость? Послезавтра – крепость Нямц? А потом – и наши души? Неужели мы должны отдать туркам вес, что они от нас требуют? Народ молдавский говорит –
– Но ведь это означает войну, ваше величество, – осмелился вставить слово Николае Костин.
– Да! – решительно подтвердил господарь. – Это означает войну.
– С турками, – уточнил Антиох Жора. – Не с русскими.
Б диване воцарилась тишина. Бояре не сводили глаз с господаря. Взгляд Кантемира стал еще острее, пронзительней, но голос прозвучал мягко, почти кротко, когда он спросил:
– А разве я вам когда-нибудь говорил, бояре, что собираюсь воевать с русскими?
Бояре заерзали в своих креслах. Кто-то прошептал:
– Надо бы все хорошо взвесить…
Это вывело господаря из равновесия.
– Взвесить?! – срывая голос, закричал Кантемир, никогда ни на кого не кричавший. – Я уже все взвесил! Двадцать два года в Константинополе я думал об это«. С тех пор как у меня пробудился разум, ни о чем другом не думал я с такой любовью, так горячо, так мучительно! Я лицемерил, я прошел через море унижений, чтобы занять престол этой несчастной страны и отсюда, с этого престола, воззвать к вам и к народу: вставайте! Берите оружие!
Так громко, так мощно звучал голос господаря, что весь дворец пришел в движение. Челядь столпилась перед дверьми и окнами тронного зала, на крыльце, на лестнице, во дворе.
– Что? Что он сказал?
– Тише…
– А может, все-таки не стоит спешить? – снова подал голос Антиох Жора, когда господарь замолчал. – Может, сначала посмотреть, кто кого побьет – русские турок или турки…
– Позор! – гневно прервал его Кантемир. – Внуки и правнуки не простят нам такого позора во веки веков! И не простят нам нашего вероломства!
– Какого? О каком вероломстве может идти речь? – удивился гетман. – Ведь мы не звали русского царя и ничем ему не обязаны!
Кантемир обвел бояр долгим, пристальным взглядом. Потом спокойно произнес:
– Звали. И обязаны…
Бояре недоуменно переглянулись. Лица их выражали недовольство. Один за другим повставали со своих мест.
Послышались возгласы:
– Когда ж это его позвали?
– И кто?
– По чьей воле?
Господарь медленно поднялся с трона. Взял в руки государственные регалии – меч и булаву.
– Я позвал царя, – раздельно сказал он. – Такова воля государства.
– Государство – это мы! – выкрикнул Антиох Жора.
– Нет! – властно отрезал Кантемир. – Государство – это те, кто обладает мужеством его защищать! – И, обернувшись к главному казначею Луке, приказал: – Немедленно огласить всему народу договор, который я подписал с царем Петром Алексеевичем в Луцке!
Протяжно и звонко зазвучали трубы. Медный праздничный гул церковных колоколов поплыл над столицей.