Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
У меня есть кукла Ада,
Только ей играть не надо.
Ей совсем не до игры,
У ней куча детворы.
И дом свой, и семья,
И не нужна ей я…
У меня лежит в лукошке
Драгоценная серёжка.
Я её в снегу нашла,
А вторую – не смогла.
Ну и пусть живёт одна,
Ей вторая – не нужна!
2007/11/20 дети
Оптимистическая трагедия или Бой рыцаря-атеиста с верующим драконом
Чтобы несколько сгладить впечатление
Поехал рыцарь на охоту,
И на охоте он попал
В лесное мерзкое болото,
Где змей его уж поджидал.
И змей раскрыл свои зубища
И плюнул в рыцаря огнём.
Сказал, что ты мне будешь пищей,
А после я заем конём.
Но рыцарь был ничуть не нервный,
Сказал: тебя я не боюсь.
Тебя убью, конечно, первый,
А после громко посмеюсь.
Они схлестнулись в жаркой битве,
Сраженье жаркое любя,
И змей шептал свои молитвы,
А рыцарь верил лишь в себя.
Был рыцарь смелым и сердитым,
Он змея в сердце поразил,
Но змей тот зубом ядовитым
Его пред смертью укусил.
И рыцарь вышел на пригорок
И лёг на землю вниз лицом,
Хоть мир ему был очень дорог,
Но всё ж смирился он с концом.
Погиб наш рыцарь благородный,
Но это всё же не беда,
Ведь в нашей памяти народной
Он жив останется всегда!
2007/11/23 В подражание Драгунскому. Что я люблю.
В полнолуние сладко спать, укрывшись хвостом, и даже во сне не думать о метле, отставленной в дальний угол кладовки.
В восемь утра проснуться от нежного лепета подсознания, напоминающего тебе, что ты опаздываешь на работу. Вскочив, судорожно барахтаться в шкафу в поисках запланированных с вечера брюк и кофточки, тихо плакать под злорадное хихиканье подсознания, а добежав до дверей, вспомнить, что у тебя сегодня вторая смена.
Выйти с Собакой в крепко пахнущую помойкой, свинцовую свежесть утра, провалиться по щиколотку в сугроб и увидеть солнечный отсвет на куполах Донского монастыря.
По пути на работу стоять на пешеходном переходе рядом со спящим регулировщиком, перебирать зёрнышки Розария и, глядя на безостановочный поток машин, думать о бесконечности и величии Космоса и об Ангеле с огненным мечом в чёрно-белую полоску.
Вечером, за двадцать минут до закрытия зала, наблюдать за тем, как студенты наконец-то открывают книги и, высунув языки, начинают водить пальцами по строчкам. Любоваться тем, как преображаются их лица, становясь одухотворёнными и сосредоточенными, как у первоклассников.
После работы заглянуть на полчасика в «Шоколадницу», выйти оттуда, отдуваясь, облизываясь и глядя на луну зелёными нахальными глазами. Потом зайти в аптеку, купить батончик мюсли – сырую овсяную крупу, склеенную клубничной жевательной резинкой – и идти к метро, увязая в нём зубами и горделиво
Ночью лежать под ледяной форточкой, слушать песни дворовых котов, скрип снега и перебранку звёзд и мечтать о том, как весело я проведу время в следующее полнолуние.
Засыпая, делать вид, что не слышу, как Собака тихо вспрыгивает ко мне на кровать, забирается под одеяло и укрывается на ночь моим хвостом.
2007/11/24 Труп молодой леди
Судя по всему, был конец мая. Потому что весь задний двор был усыпан клочьями тополиного пуха и молодыми одуванчиками, а ближе к дому, в огороженном подобии палисадника, цвела сирень. Эти одуванчики и эту сирень я помню особенно отчётливо, потому что в тот день, томясь покоем и одиночеством, я обрывала цветы и делала из них «секретики»: перекладывала их фольгой от шоколада и обрывками серпантина, закрывала сверху зелёным бутылочным стёклышком и засыпала тонким слоем грунта.
— Привет, - дружелюбно сказал мне большой Сашка из одиннадцатой квартиры. – Дурью маешься?
— А тебе какое дело? – так же дружелюбно отозвалась я, разворачиваясь так, чтобы заслонить от него свои клады. – Давай, гуляй отсюда, а?
— Да ладно, не обижайся, - сказал мне Сашка, дружелюбие которого начало приобретать уже какие-то пугающие размеры. – Ты…это… вот чего… Тебе сейчас всё равно ведь делать не фига, как я понимаю. Ты… ну, короче, не хочешь у нас немножко трупом побыть?
— Чего-о? – Я поднялась с корточек и на всякий случай приметила краем глаза путь к отступлению через сиреневые кусты. – Дурак, что ли? Каким ещё трупом?
— Мы играем, - объяснил Сашка. – Я Шерлок Холмс, понятно?
— Нет, - сказала я.
— А, ну да, ты же ещё маленькая, - спохватился Сашка.
— Сам ты маленький! Я первый класс закончила, к твоему сведению.
— Ну, да. Я и говорю… В общем, Шерлок Холмс – это такой сыщик, понятно?
Я хмуро кивнула и сказала, что понятно. Хотя на самом деле со словом «сыщик» в моём представлении было связано только зубастое чудовище в клетчатых штанах из второй серии «Бременских музыкантов».
— Ну, вот, - обрадовался Сашка. – Я сыщик и должен расследовать убийство. Убита молодая прекрасная леди. Ну, в смысле, девушка.
— Молодая и прекрасная? – заинтересовалась я.
— Вот именно, - подтвердил Сашка. – И Шерлок Холмс должен найти убийцу. На самом деле он уже знает, кто убийца… это, конечно, профессор Мориарти… Но всё равно – знать мало. Профессора Мориарти же надо ещё и поймать.
Всё перепуталось в моей голове. До сих пор я думала, что профессор – это очень приличный, хотя и довольно беспомощный в быту человек, который, как правило, занят только своими научными изысканиями. Изредка его, правда, насильно вывозят куда-нибудь в Южную Африку, берут там в плен, продают в рабство, но он и в этих тяжёлых обстоятельствах остаётся верным себе и продолжает интересоваться исключительно положением небесных светил или видами редких насекомых. Но то, что профессор в некоторых случаях может быть и безжалостным убийцей - это было для меня новостью.