Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
Так бывает, что люди вдруг находят друг друга, и даже, не встречаясь, сразу начинают жить вместе.
Защита призывает учитывать тот факт, что подсудимый уже неоднократно проходил, через все стадии ада.
Мой клиент не сумасшедший, и не психопат, и нет оснований, доверять его показаниям. Если даже, что я полностью не исключаю, подсудимый мог находится в состояние сильного душевного волнения, не связанного с психическим заболеванием. То мы готовы доказать, что в это состояние он был привнесен умышленно.
ЗУБАРЕВ. Я убил свою жену. Я признаю. Я убил ее еще до того, как ее тело,
На днях моя дочь познакомилась с не со старым мужиком.
Он предложил ей, с ним встретиться, потом она еще раз несколько раз с ним виделась за деньги.
Диспетчер решил не связываться с водителем, пока, тот все еще находится в маршруте.
Я открыла дверь и выпрыгнула, к нему на руки. Как оказалось, это был бордюр.
Мы остановили такси. Водитель не обратил на это внимание.
В этом поганом такси часто ездили счастливые, молодые люди.
Все это время он ходил по городу с крупным штрафом, как рецидевист.
СУДЬЯ. И что вы сделали, когда увидели, в своем доме привидение?
БАБЕНКО. Отключил охранную сигнализацию.
Главный свидетель появился неожиданно, из пробки.
Нахождение в своей квартире человека, еще не доказывает, что он там был!
Мареева юридически пока нет. Но его видели 2 свидетеля.
Полгода, назад я выставил на аукцион браслет, но оказалось, что это изделие с двойным убийством.
СУДЬЯ. Свидетель вы можете занять место в зале суда. Что там у вас в руках? Адвокат защиты?
Инга, я люблю тебя, верь мне! Больше я за всю жизнь не скажу ни слова!
Сергей был добрый, военный да еще и врач!
Мареев хотел женится, только, чтобы уйти от реальности.
6 март 2009 г. Он для меня "Тарара" сочинил!
Любите ли вы музыку Сальери так, как я её люблю? Особенно – «Тарара». Особенно – в постановке Мартиноти 1988 года (Schwetzinger Festspiele)
Описывать это словами так же бессмысленно, как пытаться получить представление об этой опере, читая её либретто в трескучем и, по всей вероятности, весьма близком к оригиналу переводе Щепкиной-Куперник. Вообще читать либретто в отрыве от музыки и постановки – занятие смешное и неблагодарное, а уж в этом случае – и подавно.
Но как хороша постановка, люди! Как же она, ёлки-палки, хороша!
Пролог. Наивный и праздничный философский трактат в лицах и аллегориях. Жемчужно-серые, голубые и бежевые тона с вкраплениями бархатистого шоколада. Кружевная воздушная тяжеловесность позднего барокко, как она есть. Музыка хороша до того, что пересыхает в горле и кружится голова – от предвкушения. И, право слово, есть, что предвкушать.
Интрига сама по себе занимательна и где-то напоминает «Морского ястреба» Сабатини, явно написанного под впечатлением «Тарара». Условно-восточный тиран Атар похищает у одного из своих военачальников, Тарара, его жену – отчасти потому, что она ему понравилась, но главным образом ради того, чтобы нагадить самому Тарару, которого в последнее время как-то уж слишком сильно полюбил народ и, что ещё хуже, - армия. Тарар не знает о том, кто истинный похититель, и прибегает
Впрочем, там все одинаково хороши. И Атар с его изумительным тяжёлым баритоном, и совершенно неподражаемый евнух Кальпиджи – некая вариация Фигаро, тайная и главная пружина всего действия, приводящая всё к благополучному финалу… И Астазия, жена Тарара, и верховный жрец с потрясающими бараньими рогами и козлиной бородой – все, абсолютно все бесподобны. Постановка не просто наполнена, а переполнена действием и жизнью. Ни намёка на пафос и одеревенелость при абсолютно классических костюмах и декорациях. Жесты, позы, ужимки, ухватки, постоянное и на редкость естественное переплетение пронзительной сентиментальности и мягкой самоиронии. И – море чувства. Живого, человеческого, ни на йоту не «условного» и не «оперного» чувства. Интрига развивается стремительно и на редкость логично:
( Прочитать целиком)
5 март 2009 г. Из невыдуманный историй
У тёти Сельмы – длинное пятнистое лицо, всё в резких глубоких морщинах, как у деревянных литовских фигурок. А глаза – ярко-синие, длинные, девичьи, как у Огневушки-Поскакушки. Они ничего не видят, эти глаза, уже много лет ничего не видят, совсем. Они и синими-то такими кажутся не столько из-за радужки, сколько из-за непомерно расширенного зрачка. Почему-то я стесняюсь в них смотреть.
— Вон – Наташенька наша идёт, - говорит тётя Сельма, стоя у окна своей квартиры на девятом этаже. – Что-то поздно как сегодня.
А за окном – непроглядная темень, ни один фонарь не горит. Я вглядываюсь в эту темень, но ничего не могу в ней различить, тем более – с такой высоты. Вглядываюсь до тех пор, пока не вздрагиваю от длинного звонка в дверь.
— Привет, - говорит моя подруга Наташка и суёт мне сумку с продуктами. – Здрасьте, тётя Сельма!
Тётя Сельма равнодушно кивает и уходит в свою комнату, чтобы больше оттуда не показываться.
— Ты думаешь, она такая, потому что слепая? Ничего подобного. Она всю жизнь была такой, сколько я её помню. Сроду ей был никто не нужен, такой характер… Может, это национальные какие-то особенности, чёрт её знает.
— А кто она по национальности?
— Да чёрт её знает! Отчим сначала говорил, что он финн, а потом стал говорить, что литовец. Да слушать-то его – он врал же всё время! Сколько я его помню – всё время врал, ни слова правды не сказал!
Тётя Сельма – сестра Наташкиного отчима. Стало быть, Наташке она даже и не кровная родня. Но Наташка терпеливо переносит тёти-Сельмино присутствие в её доме. Впрочем, тётя Сельма, что может, всё делает для себя сама, только газ не зажигает – Наташка ей не велит, боится пожара.