Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
— А если я попрошу хозяина удвоить мне жалование? Что скажет на это Бог? – не унимается шофёр.
— (Воодушевлённо) Он скажет – «да»!
— А если попрошу утроить?
— (Ещё более воодушевлённо, почти экстатически) Он скажет – «да»!
— Ну, а если попрошу дать мне вчетверо больше, чем раньше?
— (Сварливо)Он скажет – «нет»! Хватит с тебя.
Туська подпрыгивает на стуле и хохочет. И Юлька, глядя на неё, тоже подпрыгивает и хохочет, хотя вряд ли понимает, о чём речь. Ей просто нравится смеяться вместе со всеми. Разумеется, при условии, что смеются не над ней.
18
Юльку научили читать.
— Юля, что ты хочешь на день рожденья?
— Макси-Бюст!
— Что, что? Какой ещё макси-бюст?
— Вот такой! – Вытягивает руки перед грудью и как можно шире разводит их в стороны. Все хохочут. Юлька сперва непонимающе моргает, потом набычивается и начинает наливаться краской и слезами. Утром, возвращаясь от бабушки, она видела в переходе метро эту надпись на рекламном плакате: «Макси-бюст». Случилось так, что как раз рядом с плакатом был киоск, в витрине которого лежали игрушечные коты – много котов, всех размеров и расцветок. В их числе был и такой большой, как показывала руками Юлька. Она была уверена, что Макси-Бюст – это его имя. Или, возможно, имя и фамилия. Макси Бюст. Очень хорошее имя для кота.
Когда это не без труда удалось выяснить, ей, конечно, подарили этого кота. Он лежит, заброшенный далеко на шкаф, и недоумевает, уткнувшись в лапы грустным усатым лицом: чем же он мог так провиниться? Новая хозяйка ни разу с ним не играла. Ходит мимо и не смотрит в его сторону. Чтобы лишний раз не вспоминать о своём позоре.
Такой характер.
Выходит со мной и с мамой из метро, осторожно пробует сапогом чавкающее ледяное месиво под ногами, набирает в лёгкие воздуха и кричит:
— Мокрот`a, прощай!
Мама смущена:
— Юлька, ты что кричишь на всю улицу? Разве можно так орать?
Юлька тоже смущена:
— Я специально… Чтобы сухо стало. А то сапоги же промокают…
— Ты думаешь, это поможет?
— А там картинка была, в метро. Тётенька такая толстая… и написано: «Попрощайтесь с мокрот'oй!»
— Ох, Юлька.. С мокр'oтой, а не мокрот'oй! Мокр'oта – это когда кашель…
— Вот я и хочу, чтобы ноги не промокли, и не было кашля!
— Юля, ты всё путаешь.
— Ничего я не путаю! Ты сама! – Надувается и всю дорогу до дома молчит и страдальчески сопит, загребая ногами по мокрот'e – так, чтобы побольше попало в сапоги.
Трудная штука жизнь. Ходи да огладывайся, как бы не попасть впросак.
— Тогда его схватили – знаешь, эти… эсэмэсовцы. И ка-ак посадят в тюрьму!
— Кто схватил?
— (Менее уверенным тоном, чуя подвох). Эсэмэсовцы.
— Какие ещё эсэмэсовцы?
— Такие. Злые. Фашистые.
И опять все хохочут. Потому что невозможно же удержаться! Юлька привычно краснеет и сворачивается в ежиный клубок.
— И что, что дальше-то они с ним сделали, эти эсэмэсовцы?
— Ничего! – Яростный взгляд из-под мокрых ресниц.
— Ну, Ю-улька, не дуйся! Расскажи, что было дальше!
— Не расскажу!
Сопя, сползает со стула и уходит в кухню.
Сидит на полу, подложив под себя диванную подушку в виде львёнка, и поёт:
Просто надо очень верить
Этим синим морякам…
— Юлька, синим морякам не надо верить! – вмешивается мама. – Они же пьяные, судя по всему. Ну, если синие…
— Они не потому синие! – тут же встревает Костик. – Это утопленники!
— Утопленникам тем более нельзя верить.
— Да не утопленники! – хохочет приятель Костика Славик. – Они просто замёрзли, вот и синие! От холода. Синие и пупырчатые! Правда, Юлька?
— Дураки! – дрогнувшим голосом говорит Юлька, хватает подушку и убегает с ней в свою комнату.
— Это невозможно, - вздыхает Юлькина мама. – Что-то надо делать с этим самолюбием. Иначе она с ним так потом намучается!
А что с ним делать, с этим прокляущим самолюбием, раз оно уже есть? Надо, конечно, как-то смирять, да. И надо каждый раз объяснять ребёнку, когда он ошибается, в чём именно он неправ. И взрослым тоже надо объяснять. Например, почему нужно верить синим морякам. Обязательно нужно верить синим морякам. В синих, как море, кителях, в сине-белых тельняшках, стройным и мужественным, с ясными лбами над синими глазами…. Кому ж ещё верить, как не им?
Юлька сидит у себя в комнате, гладит подушку и целует её в львиную морду. У подушки, кстати, тоже есть имя. Её зовут Леф. Именно так было написано на ценнике, с которой она продавалась. Лев по имени Леф. Над ним тоже все смеялись, пока Юлька не потребовала его купить.
15 февраль 2009 г. Всякие лишние люди
***
Васька (пять лет)
— Мам! А лишний человек – это кто?
— Это Онегин, например. Или Печорин. – (Смеётся)
— Чего-чего? Мам!
— Ну, лишний – это значит: никому не нужный. Лишний – и всё.
Васька, непонятно почему, потрясён:
— Никому-никому не нужный?
— Никому.
— И тебе?
— И мне. Ну, сам посуди. Зачем мне лишнее?
Васька задумывается, затем сморщивает в гармошку лицо и начинает деловито рыдать.
— Вась, ты чего? Кто тебя обидел?
— Я тебе, значит, не нужен, да?
— Господи! Да с чего ты взял?
— Ты сама сказала!
— Господи! Что я сказала?
— Папе сказала, что я лишний!
— Васька, ты что, с ума сошёл? Когда я такое сказала?
— Когда мы с ним играли вчера… Ты чего ему сказала? «Уже два часа с ЛИШНИМ играешь!»
Так и не удалось убедить его в том, что мама имела в виду совсем другое. Целый день он куксился, кидался в стенку кубиками и демонстративно дулся в углу. И только картинка в томике Лермонтова, на которой Печорин нарисован невозможным красавцем в усах, эполетах и пистолетах, слегка примирила его с осознанием того, что он – лишний человек. К вечеру он успокоился, приосанился, сделал гордо-равнодушное лицо и встал к окну, скрестив на груди руки. Нельзя не признать, что мужчинам его типа эта поза очень к лицу.