Дневник – большое подспорье…

Чуковская Лидия Корнеевна

Я спросила его, печатать ли отрывки, как я собиралась, и что мне противно печатать 38–41, не упоминая о «Реквиеме». «Не в “Реквиеме” дело – ответил он – а отрывки недопустимы, потому что нарушается ритм».

17/VI 71, четверг. Пиво-Воды. В один из дней до среды был Межиров. Опять было очень интересно, он сидел долго. Какая-то притягательность в нем есть. Хотя лжи не прощу ему… Говорил снова много «реакционного», и я была не находчива в ответах. Все он о том же, об «очереди на Голгофу» когда выгодно, об отречениях даже без санкций и пр. – А Солженицын? – «Ну это другое. Это История». Вообще из вежливости признаются 3–4 человека вне подозрений в либеральной карьерности, а все остальные подписанцы – были карьеристами и вообще все вместе было зубатовщиной [372]

и пополнением досье.

372

Зубатовщина – принятое в литературе название созданной в России в начале ХХ века системы действовавших под опекой охранки легальных рабочих организаций.

Это, конечно, не так.

«На деле гораздо светлей» [373] . Подписывать бросили (к моему огорчению) от полной бесполезности этого занятия; а делали и делают (добро гонимым) множество неизвестных и нетщеславных людей. Да и Солженицына вынесла и несет на своих плечах та же несчастная, вечно под угрозой гибели, интеллигенция: А помощь гонимым! А Хроники [374] .

Нет, души в людях еще не погибли.

373

Строка из поэмы Бориса Пастернака «Девятьсот пятый год» (Гл. «Отцы», 1926).

374

«Хроника текущих событий», первый в СССР неподцензурный правозащитный информационный бюллетень. Распространялся в Самиздате.

25 июля (июня?) 71, пятница, Пиво-Воды. Ночью по Би-Би-Си услыхала: в Одессе суд над Раисой Палатник. На самом деле из-за письма ее по поводу желания уехать в Израиль, а повод – распространение Самиздата. «При обыске взяты: стихи Галича, письмо Лидии Чуковской в защиту Солженицына и “Реквием” поэтессы Анны Ахматовой, скончавшейся в 66 году».

Я в хорошей компании, лестно, не спорю. Но А. А. на том свете, Галич, я и Солженицын благополучны, а неведомая Раиса Палатник сидит в тюрьме. За что?

Какая низость, подлость. И как помочь ей?

21 августа 71. Забавно: в среду я ездила к Самойлову, который просил Дневники [375] . А. Н. торопился на футбол, я была там всего час. Самойлов предупредил, что будет читать не спеша, я не торопила. Обещал в пятницу приехать почитать мне стихи: «но конечно ваше я в то время едва начну». И вот явился с женой и сразу: «Мы оба прочли всё. Это замечательная проза. Мы проглотили ее, а теперь будем потихоньку пить, глоток за глотком».

375

Речь идет о рукописи первого тома «Записок об Анне Ахматовой».

И всякие слова.

Самойлов читал новую поэму [376] и стихи. Стихи я почему-то плохо улавливала; некоторые хороши. Поэма совершенно нова, самостоятельна, причудлива, зла. В очень неказистом виде, злобно представлен Межиров. Я насчет изображения в «Поэме» не спорила, но потом, за ужином, сказала несколько слов о том, что он поэт замечательный, о его книге. Самойлов вяло согласился, но говорил о нем, как о мелком лгуне, духовном преступнике, ставленнике Кожинова [377] . Я все переводила на поэта, от которого не могу отступиться. У меня в ушах страстный и напряженный голос:

376

Имеется в виду поэма Д. Самойлова «Последние каникулы», где Межиров выведен под фамилией Мерзилов. – Сообщено Г. Медведевой.

377

Кожинов Вадим Валерианович (1930–2001), критик, литературовед, публицист, находящийся на национально-патриотических позициях.

Длится

этот, без прикосновений,Умопомрачительный роман! [378]

Грустно: между ними чувствуется застарелая, давно накопившаяся злость.

16/IX 71. Пиво-Воды, четверг. Приехал Самойлов, да еще с № 2 и мы у Сарры слушали воспоминания Самойлова и его стихи. Воспоминания необыкновенны; в сущности, от имени этого поколения ничего не казенного (в исповеди) еще не писал. Наше уже исповедовалось, а это ихнее «Былое и Думы». Умно, добро, жестоко, правдиво, точно. Слушали об Эренбурге и Слуцком. Сквозь любовь к Слуцкому – насмешка, сквозь осуждение Эренбурга – объективность. И настоящая проза поэта, такая отточенность фраз, формул, абзацев. Настоящее чудо: он пишет в тетрадь прямо набело, как когда-то Житков.

378

Строки из стихотворения А. Межирова «Заречье» (1968).

6 ноября 71, суббота, Москва. В «Дне Поэзии» – цикл стихов А. А., подготовленный В. М. Жирмунским и напечатанный Ниной Александровной [379] . Все – кроме одного («Скорость») – хороши; но «De Profundis» изуродованы; напечатано «горы» вместо «весны»; вопреки смыслу, рифме и всем моим убеждениям Виктор Максимович остался непреклонен [380] .

379

Нина Александровна Жирмунская (1919–1991), жена В. М. Жирмунского.

380

Публикация Ахматовой в «Дне поэзии» – см.: «De Profundis… Мое поколение…» // День поэзии / Публикация В. Жирмунского. М., 1971, с. 155–156.

13 ноября, суббота. Переделкино (Елабуга). Зато один узел счастливо развязался сам собой: я после долгих колебаний написала Лиде Жуковой просьбу указать, какие рассказы она считает своими. Она очень благородно ответила, что не помнит, и предоставляет мне право печатать любые под своим единственным именем [381] . Конечно, тут не совсем благородство, а и нежелание стоять рядом с такой оплеванной особой, как я, и незаинтересованность – она не литератор! – но все же.

381

Лидия Жукова была соавтором Лидии Чуковской по книге «Слово предоставляется детям» (Ташкент, 1942).

20 декабря 71, Москва, понедельник. Умер Твардовский.

Он меня не любил, но я любила его стихи – многие.

А внутренний монолог с ним вела всегда.

Да, о Твардовском. С ним все математически точно, по классическому образцу. У Гроссмана начался рак, когда отняли рукопись. У Кушнарова – когда уничтожили детскую секцию. У Фриды когда она хлебнула депутатства. А он не пережил гибели журнала. Пастернак погиб из-за истории с Нобелевской премией и «Живаго». Зощенко «не выдержал второго круга» [382] .

382

«Второй круг» травли М. Зощенко начался после его (и А. Ахматовой) встречи с английскими студентами в 1954 г. Подробнее см. Записки. Т. 2, с. 93–94.

Воображаю безобразность того, что будет завтра… Если так боялись похорон Деда (с каждым днем узнаю новые подробности) то что же будет завтра… Одна официальная ахинея; о «Новом Мире» ни слова, о Солженицыне – ни слова… «Да и нет не говори, белого и черного не покупай».

А милиция-то, а КГБ!

Когда Твардовский пришел на похороны Эренбурга на Ново Девичье поле – там было оцепление. Его не пускали.

– Вы кто такой, гражданин?

– Я – Твардовский.

– Не знаю. Нельзя.