Дневник мамы
Шрифт:
Мамы нет
Была поздняя осень. Шли последние дни ноября. Осень в наших местах бывает затяжная и мокрая. Неделями идут дожди. Бывает так, что дождей нет и солнца не видно. По небу плывут тяжелые серо-черные тучи и кажется, что они всей своей громадой упадут на землю и задавят все живое. Или месяцами моросит мелкий надоедливый дождик. Небо серое, неприветливое, все в каком-то мокром полумраке. Деревья стоят понурые, с не опавшими листьями и как-бы жалуются на природу: «Довольно, хватит
А ударит первый морозный день и обязательно с ветром. Тогда ветер становится полновластным хозяином всего. Земля замерзла, а ветер несет по ней кучу пыли, песка или колючего мелкого снега.
Так наступает зима. Замерзают реки. Деревья покрываются инеем. Выпадает первый пушистый снежок.
Пушкин любил осень, а я ее не люблю, не понимаю в ней красоты. Мне кажется, что осенью кончается все. Увядают цветы и деревья. Природа о чем-то грустит и сожалеет. Всегда разделяла Пушкинские строки:
«Приближалась довольно скучная пора,
Стоял ноябрь уж у двора».
Это был день именно такой, когда земля впервые после продолжительного дождя покрылась тонким, хрупким слоем льда. Выл ветер, гнал по полям колючие мелкие снежинки. Было холодно, пасмурно и скучно.
В нашей избе отчетливо было слышно протяжное завывание ветра, а в окна как бы кто-то стучался, говоря:
–К вам идет беда! Беда большая и злая, которую не умолишь и не упросишь пощадить, и не задаришь дорогими подарками.
Мама лежала в постели тихо, только изредка вздыхала и кашляла. Ничего она не просила, не стонала, не жаловалась. Часов в одиннадцать утра она вдруг села на кровати, попросила бабушку, чтобы та послала нас к ней.
Как сейчас помню ее фигурку – маленькую, худенькую, с заплетенной сзади косой. Сидела она, вытянув исхудавшие руки. Ноги босые, маленькие, еле доставали до пола. Вся она казалась до предела настороженной и напряженной, как бы собирала последние силы, чтобы выполнить свое последнее желание.
Мы подошли к ней притихшие, встали возле кровати. Она по очереди погладила нас по головкам, поцеловала, потом соединила наши головы вместе, прижалась к ним своим холодным влажным лбом, еще раз поцеловала и тихо вымолвила:
–Идите, играйте! Растите большими и здоровыми! Помогайте друг другу! Не забывайте маму!
Мы все стояли. Она еще раз погладила наши головы и легла, чтобы больше никогда не встать.
Мы ушли, чтобы опять продолжать наши детские игры, не подозревая, что у нас не стало матери – неоценимого и никем незаменимого человека. Человека, который дал нам жизнь и сделал бы все для нашего счастья.
Отца дома не было, он уехал в город, обещая быть к обеду. Бабушка вышла во двор напоить корову, а когда пришла сразу окликнула маму:
–Анна, Анна! Ты может чего-то хочешь? Ответа не последовало.
– Анна! Ты что молчишь – громче спросила бабушка, возясь
–Что ты наделала? Ах, что ты наделала?
Бабушка причитала, плакала, бегая по избе, а потом приказала мне одеваться. Как-то странно натянула на себя валенки, шубу и платок, повязала на меня мамину большую шаль, схватила меня за ручонку и повела из дома. Зоя осталась одна с мертвой матерью.
На улице выл ветер, гнал колючий, мерзлый снег. Порой ветер закручивал снежный столб и мне казалось, что ветер унесет меня вместе с бабушкой куда-то далеко в ледяную холодную пустыню. Я не могла открыть глаз, их сразу залеплял этот противный снежный вихрь. В глазах появились красные круги. Было очень холодно и больно, а бабушка тащила меня изо всей силы за руку. Я не успевала за ней, падала. Она ругалась, кричала, снова тянула меня за руку. Я снова падала, а она опять ругалась. Шли мы в соседний хутор к Ивановым. Бабушка шла к ним сообщить ужасную новость.
С криком и причитаниями она открыла дверь Ванюшкинского дома (так звали главу семьи) и объявила, что Анна померла:
– Помогите! Позовите людей! – причитала бабушка.
Затем мы с бабушкой шли обратно, и опять я спотыкалась и падала, а ветер все завывал, закручивая снежную пыль на дороге.
Скоро собрались к нам люди. Женщины причитали и жалели нас. А тетя Даша, наша соседка, все приговаривала:
– Девчонки, как же вы будете? Что вы не плачете? Ведь вы остались одни! У вас нет матери!
Это причитание удивляло меня, я думала:
–Почему же ее нет? Ведь она лежит в постели как прежде. Что же случилось?
Потом кто-то обмывал тело нашей матери. Я хорошо помню, как ее раздевали и одевали. Тогда она показалась мне не такой как обычно, какой-то вытянувшейся, не ласковой, но все же я не могла понять:
–Почему ее нет?
До меня не доходило, что такое смерть.
Маму одели в лучшее платье и положили в гроб, который поставили в красный угол под образа на длинную скамейку.
К вечеру приехал из города отец. Он был какой-то необычный, присмиревший и подавленный. Он не раздевался, все время ходил по избе, засунув руки в карманы, ничего не говорил, потом куда-то ушел.
Мы с Зоей сидели на печке и жили такой же жизнью, как и всегда.
Помню, что баловались, кричали, смеялись и даже пели. Я вышла на заднее крыльцо и увидела отца, опиравшегося на перила и стоявшего неподвижно. Я посмотрела на него и увидела, что он утирал лицо руками. Щеки были красные, чуть припухшее от слез. Он плакал один, без людей. Теперь я представляю, как ему было тяжело тогда. Я остановилась возле него и что-то спросила. Он тихо произнес: «Доча, иди домой!»