Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник)
Шрифт:
– Чего ты там про узнавание бренда говорил, когда я тебя про кино спрашивал?
– Аа… это. Ну, что рекламой город заполонили, походу, даже слепые на него пойдут. В общем, как говорится, у всех на устах.
– А у тебя есть киношники знакомые?
– Если поискать, найду.
– Найди сегодня к вечеру. Одного режиссёра и одного сценариста.
– Ты даёшь. Зачем?
– Приквел снимать.
– Чё мы им, кассу будем подогревать?
– А мы правильный приквел снимем. Даже не кино, а документальный фильм. Назовём его, типа… «Реальные герои „Богов из подвала“».
– Не понимаю.
– Ты найди, я тебе поясню. Вот ещё что. Зайди в Интернет, я тебе адрес одного юзера в ЖЖ скину. Там тема одна появилась, нужно её поддержать. Поймёшь. Это срочно очень.
– Хорошо. Да… Вот у нас день сегодня! Ты прямо как охотник на сафари.
– Я он и есть. «В мире животных» на ночь смотрел,
Несмотря на дождь, на площади перед телецентром собралось много народу. Я отстраненно слушал речи выступавших, мысленно репетируя собственную. Если честно, я здорово волновался, ведь это было моё первое выступление перед такой большой аудиторией. Чтобы отвлечься, раздумывал о шансах в банковском деле, о том, как быстро Вадиму удастся завязать знакомства среди работников больницы, в которую перевезли Зайцева, и о беспризорниках. Тремя ударами можно было решить все проблемы, разрулить тему с Никитосом, существенно поправить дела по проектам Вербицкого, да ещё и денег заработать. В унисон с моей последней мыслью собравшиеся одобрительно захлопали, засвистели и начали что-то выкрикивать. Признаться, я даже испугался возможностям толпы читать мои мысли. Но оказалось, так публика провожала с трибуны Анатолия Белостенного, старпера из «Колокола», которого я хотел уволить. Надо сказать, отработал он по своей аудитории на отлично. У меня даже закрались сомнения: «Может, оставить?» Люди на площади скандировали: «Нет цен-зу-ре! Нет цен-зу-ре!» Ведущий представил следующего выступающего – «известного политолога, молодого правозащитника, ответственного секретаря организации „Возвращение к Истокам“ Антона Дроздикова». Я сообразил, что выступать нужно мне, только после того как Вадим толкнул меня в бок: «Давай, Антон, твоя очередь». Всё напоминало замедленную съёмку. Предыдущие ораторы повернулись в мою сторону и медленно хлопали, как бы приглашая меня к микрофонам. Я в замешательстве стоял перед трибуной и всё норовил обернуться назад, хотя сзади был только баннер с эмблемой НТВ и слоганом «Шесть лет без Свободы Слова». Наконец я подошёл к микрофонам, облокотился о трибуну и начал:
– Добрый вечер, – голос предательски дрогнул, и эти первые слова получились не слишком жизнеутверждающими. В толпе лениво захлопали. Скоты. Вы же все ветераны митингов, неужели не знаете, что я в первый раз тут буду гнать? Поддержали бы коллегу по борьбе! Суки.
– Здравствуйте, коллеги! – снова начал я.
«Блядь, почему коллеги? Что я несу, какие они коллеги? А кто они? Товарищи? Что за хуйня! Москвичи? Иногородних тоже много. Кто же вы, падлы? Как же вас назвать-то?» Я рассматривал собравшихся. Они рассматривали меня и, казалось, ждали какого-то откровения. Некоторые махали плакатами. Их лица не теряли радостного соучастия, хотя ничего не происходило. И тут я понял. Им всё равно, что я скажу. Главное – это возможность снова кричать, скандировать и хлопать, чувствуя общее единение. Главное – ощутить себя толпой, по которой бегут волны экстаза, вызванные оратором. Я понял, что основное в моём выступлении не смысл, но эмоции. Воистину. Наша цель не правда, а эффект. И меня понесло:
– Граждане! Мы говорили о цензуре, а я хотел бы сказать вам о более страшных вещах. О тех, кто не только подвергает цензуре и глушит любую свободную мысль, но ещё и насаждает взамен свободы идеологию, основанную на чудовищной лжи.
В ответ на «чудовищную ложь» толпа неистово захлопала, я же ощутил чудовищную эрекцию. Я даже прижался плотнее к трибуне, чтобы ненароком не обнаружить её перед стоящими сбоку от меня. От ступней по всему телу побежала тёплая волна. Вот это энергетика большой аудитории! Я смотрел на толпу, готовую внимать моим словам. Эрекция была сногсшибательной. В эти секунды я чётко осознал значение фразы «ебать мозги». Меня окончательно отпустило. Я словно видел разверзшиеся передо мной черепные коробки:
– Разгром крупного частного бизнеса, ошибки в социальной сфере, банковская система страны, стоящая на пороге кризиса, установление диктатуры и немыслимые гонения на свободу слова, нападки на правозащитные организации, в том числе и всемирные – всё это говорит о том, что стране требуются большие перемены. Несмотря на усилия тех, кто пытается представить происходящее в выгодном свете, очевидно, что ситуация в России продолжает катастрофически меняться в худшую сторону. Серьёзные проблемы в экономике и общественной жизни скрываются, а незначительные достижения выдаются за большие победы. Эти проблемы не только не хотят решать, но даже не готовы обсуждать с обществом, со всеми нами. Создаётся впечатление, что государственные каналы, радиостанции и интернет-порталы либо находятся в параллельной реальности, либо очень хотят показать людям картинку «другой страны». В этой связи мне становится совершенно понятно желание государства задушить последние из имеющихся островков гражданских свобод, обвинив их в «однобокости»
Я закончил под аплодисменты собравшихся и жиденькие крики: «Браво, Антон!». К этому моменту я полностью собрался и отметил, что Белостенного провожали живее. «Надо его всё-таки уволить к хуям». Тут я снова вспомнил про эрекцию, опустил листы со своей речью в область паха и сошёл с трибуны. Я занял своё место под одобрительные возгласы коллег и достал сигарету.
Митинг закрывал последний глава канала НТВ. Я стоял в полном трансе и пытался понять, что же это за великий экстаз оратора? В чём природа силы, вызвавшей во мне дрожь и трепет, которые я прежде не испытывал даже при самом сильном сексуальном возбуждении? Митинг тем временем подошёл к концу, и заиграла столь любимая всей этой кухонной фрондой песня Гребенщикова «Поезд в огне». Кто-то стоящий рядом взял меня за руку, и я стал качаться из стороны в сторону в такт песне, как ванька-встанька. Я прикрыл глаза, затем снова глянул перед собой. На площади, мощённой большими квадратными плитками, рядами стояли люди и раскачивались под дождём, взявшись за руки. «Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать». Они казались мне рядами фигур на шахматной доске. Нет, не тех фигур, которые стоят перед игрой в чётком порядке. Других. Помните, как в детстве мы ещё не умели играть в шахматы и вместо этого играли «в Чапаева»? Как старались точными щелчками сбить максимальное число фигур противника? Почему-то именно такие ассоциации родились у меня в тот момент…
Простые граждане, промокнув под дождём, поехали домой, чтобы махнуть сотку, обсудить увиденное с домочадцами и лечь спать. Мы же, как истинные борцы, были лишены тихих семейных радостей. Посему отправились подводить политические итоги дня на концерт и благотворительный банкет в пользу беспризорных детей.
Ехал я долго и, войдя в ресторан, обнаружил, что вечер шёл полным ходом. Я взял у Вадима рацию для связи со всеми службами и поинтересовался насчёт прапора Зайцева.
– Через пару дней обещали организовать встречу. Завтра с утра подтвердят. Но пока есть проблемы.
Последнюю фразу я слышал за последнее время по меньшей мере трижды, посему не сдержался:
– Вадим, ты у Вербицкого этой фразе научился?
– Нет… А что?
– Он её всё время повторяет. Тебе так не кажется?
– Знаешь, я сегодня, когда тебя слушал, поймал себя на мысли, что подобную речь, только из другого лагеря, читал года три назад. Какой-то чиновник говорил об отечественных СМИ. Это не ты её писал?
– Я стал исторической легендой?
– В смысле?
– В смысле, ты начал за мной записывать и вести работу с источниками?
– Нет, просто похоже очень… Может, мне показалось. Тема-то, сам понимаешь, общая.
– Тебе показалось. Давай концерт посмотрим. Плоды рук своих, так сказать. (За собой замечай, сучонок. Посмотрим ещё, что ты за концерт придумал и кого ты копируешь.)
На сцену вышла девушка, одетая в русский народный костюм, и, кажется, в кокошнике (хотя не исключено, что это были солнцезащитные очки, засунутые в волосы). Она довольно приятным голосом затянула что-то типа «Ой, матушка нальёт ведро, молча принесёт воды». До кучи она звалась Прасковья или Варвара, я не помнил.
– Что за телка, Вадим?
– Новая звезда этнической сцены, Прасковья. Попала в ротацию MTV, кстати.
– Да? Песня какая-то похоронная. Вяловато все, драйва нет.
– Зато почти что народная. На стихи Рубцова. В рамках «возвращения к истокам», – усмехнулся Вадим.
Прасковья тем временем тянула свою занудь уже пятую минуту. Когда я собрался уходить, музыка изменилась. Я обернулся. Прасковья сняла очки-кокошник, тряхнула волосами и завыла: «Mama, oooh, did I mean to make you cry? It’s sometimes whishes I’d never been born at all». Я буквально кожей ощутил, как Фредди Меркьюри несколько раз переворачивается в гробу, слыша, как варварски коверкают его великую песню.