Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник)

Минаев Сергей Сергеевич

– Наглядная агитация, – сухо ответствовал Велиал.

– Чтобы не забывали, что не стоило при жизни остальных держать за верблюдов и ослов, обещая им блага на том свете. Это же президентская равнина, – разъяснил Вельзевул.

Пройдя сквозь ряды игл с копошащимися людьми, я увидел у одной из них Клинтона, вспотевшего и осунувшегося, просовывавшего голову в одно из «ушек».

– Это тебе за Сербию, козел! – озорно крикнул я ему.

– Как не стыдно, – укоризненно покачал головой Велиал, – а еще называешь себя воспитанным

человеком.

– Так это на том свете было, – потупился я.

– А в аду, значит, можно всем хамить? Тем более он тебя не слышит и не видит.

– Ладно, я ж пошутил.

– Проходи, шутник, – вежливо сказал Вельзевул, открывая дверь в стене.

Мы зашли в какое-то подобие цеха, всю длину которого по обе стороны занимали канцелярские столы. За столами сидели удивительно знакомые люди, макавшие гусиные перья в чернильницы, пишущие ручками и карандашами. Странно, но листы бумаги перед ними были чистые.

– Это писатели, – сказал Велиал, поймав мой вопросительный взгляд.

– Ага. «Муки творчества» называется. Пишут столетиями, оставляя лишь чистые листы. Без результата.

– Логично, – я многозначительно кивнул, – так и в жизни. Сколько ни пиши, никого не научишь образами литературных героев.

– Смотри-ка, начал врубаться, – удивился Велиал.

Поравнявшись с одним из столов, я заметил мужика с длинным носом, которому бес что-то читал вслух. Мужик отстраненно смотрел вдаль, сидя в кресле-качалке. Что-то до боли знакомое было в его чертах.

– Это ж Гоголь! – вскрикнул я.

– Ну, Гоголь, и что? – бросил Вельзевул.

– А за что он-то здесь?

– За то, что вторую часть «Мертвых душ» сжег. Там говорилось, как искоренить на Руси мошенников и казнокрадов.

– Да? Я не знал, – смутился Велиал, – а чё он сжег-то?

– Убоялся. Говорил мне, без них Россия будет другая, а может, и совсем исчезнет. По его версии, они какой-то баланс сил создают.

– А что ему читают? – спросил я.

– «Casual» Оксаны Робски.

– Странный выбор… очень странный. А почему?

– Да она в интервью брякнула, что Гоголь ее любимый писатель. Вроде учителя. Вот ему и читают «труды ученицы», – заржал Вельзевул.

– И так каждую ночь, – резюмировал Велиал.

Пройдя писателей, мы оказались перед следующей дверью.

«Пресс-АДдикт», – прочитал я на табличке над дверью. Осмыслив этот нехитрый микст англо-адского языка, я спросил у Велиала:

– Тут, наверное, журналисты и публицисты сидят?

– Они самые. Обречены на пожизненную верстку номера.

– А чего они сдать-то его не могут?

– А ты попробуй ему сдай, – подтолкнул меня в дверь Вельзевул.

Тут также стояли столы по стенам, а в конце комнаты, за огромным прилавком из человеческих костей, сидел толстый черт, принимавший тексты у журналиста. Дойдя до стола, я увидел сиевшего перед ним Максима Кононенко ака Мистер

Паркер, понуро уткнувшегося в лежавший перед ним документ. «Люцифер Люциферович™», – прочел я заголовок.

– Глагол должен жечь сердца людей! – орал на него черт. – Видишь, как у меня!

Черт провел по листу ногтем мизинца, и тот загорелся фиолетовым пламенем.

– А у тебя что? Дерьмо, а не тексты. Популизм и приспособленчество. Иди, тренируйся.

– Да, Паркер и тут ту же песню заводить пытается, – пробормотал я.

– Ты, можно подумать, здесь в шахтеры переквалифицируешься, – съязвил Вельзевул.

Пройдя пресс-цех, мы оказались на мостике, под которым плескалось озерцо из коричневой жижи. Над поверхностью тут и там показывались человеческие головы, выныривающие и плюющие друг в друга этой жижей. Стоял нестерпимый запах дерьма.

– А это кто? – спросил я Вельзевула.

– Литературные, театральные и кинокритики, ресторанные обозреватели, светские хроникеры, папарацци. Шлоебень всякая, одним словом, в говне плавает.

– И они друг в друга говном плюются?

– Ну да. Им не привыкать. Те же действия, только в других декорациях.

– Я смотрю, у вас тут со смекалкой все в порядке.

– Работаем с огоньком, – язвительно поклонился Велиал, чиркнул пальцем о свою ляжку и прикурил.

С моста мы сошли под своды пещеры. Дорога все больше углублялась вниз. В темноте изредка попадались факелы. Наконец мы подошли к третьей двери с табличкой «Интернет-АДдикт».

Здесь под присмотром двух чертей рядами сидели согбенные люди, долбившие по клавиатуре. На каждом мониторе во весь экран мерцала надпись «Нет соединения». Эти люди были так увлечены своим безрезультатным трудом, что не обратили никакого внимания на наше появление. Вельзевул сел на карточки, аккуратно, как кот, прокрался в середину зала, выпрямился во весь рост, воздел руки вверх и заревел:

– ПРЕВЕД, КРАСАФЧЕГИ!

Его голос подействовал подобно кнуту. Спины выпрямились, люди дернули головами в сторону Вельзевула, попадали под столы и стройным хором ответствовали:

– ПРЕВЕД МЕДВЕД!

– Я не медвед, я чертиг, не усвоили еще? – Вельзевул повернулся к нам и прокомментировал: – Зомби. Ничему не учатся.

– Интернет – это новый отдел. Толком еще с ним не разобрались. Пока вот без связи мучаются, а там посмотрим, – объяснил Велиал.

Довольно быстро пройдя интернет-цех, мы оказались у больших железных ворот.

Надпись, сделанная фосфоресцирующей краской, гласила:

АД вертайзинг энд медиа

За дверью находилась проходная, как на старых советских заводах. С вертушкой и стеклянной будкой, в которой сидел пожилой черт. На столе у черта стоял телевизор еще советской модели и лежала кипа журналов с программой передач.