Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник)
Шрифт:
– Ну?
– Эта… билять, а как ты можешь перед мент отвечать за то, чё по телевизору показывают? Ты чё, это делал? Вот закон у вас дурной! Шайтан!
– Не понял.
– Ну, билять… как ты можешь перед мент отвечать за то, чё другие по телевизору показывают? Ты ж все это говно не делаль?
Я задумался, не зная, что ему ответить.
– Ну да, вообще-то. Все не делал… и отвечать за это если и буду, то не перед ментом…
Дверь «обезьянника» заскрипела и открылась.
– Дроздиков, на выход! – крикнули с порога.
Я встал
Стол его был завален документами вперемешку с газетами и журналами. На углу стола стоял старенький монитор, а перед ним небольшой кактус в горшке. За спиной майора висел плакат с изображением двух здоровяков в камуфляже и черных шапках с отверстиями для глаз. Перед ними, положив руки на затылок, стоял на коленях мужик криминального вида в кожаной куртке. В правом верхнем углу плаката было написано:
Я люблю тебя, жесть,
Я люблю тебя снова и снова
(Отряд милиции особого назначения)
– Доставил, – сказал у меня из-за спины мент.
– А… спасибо, – майор поднял на меня глаза, – значит так, Антон Геннадьевич. Вот ваши документы, вот ваш ремень, бумажник и шнурки. Забирайте и идите.
– То есть вы разобрались? А моральный урон кто мне компенсирует?
– Гражданин Дроздиков или как вас там на самом деле. Мы ни в чем и не разбирались. Наше дело преступников ловить, а не в вашу политическую грязь лезть, понятно?
– То есть как? Сначала человека избили, потом упрятали в камеру на целый день, а теперь просто «забирайте и идите». Вы понимаете, что я вот так, запросто, это дело не оставлю? Вы привыкли чинить произвол над безропотными гражданами, но со мной так не выйдет! Вы понимаете, кто я?
– В том-то и дело, что не понимаем… – устало вздохнул майор. – Если бы понимали, то и не взяли бы, а может, – он поднял палец вверх, – может! Может и… – тут он замешкался, как бы находя нужное окончание, – и не отпустили бы. Вот! – торжествующе заключил майор.
– А чего тут непонятного-то? – удивляюсь я.
– А то! С одной стороны – полное соответствие задержанного фотографии на паспорте на имя Дроздикова Антона Геннадьевича.
– Ну? И чего?
– Баранки гну! А с другой – газеты и телевизор сообщают, что Дроздиков, Антон Геннадьевич, бля, погиб. На грузино-российской границе. И не исключено, что весь этот сыр-бор там был именно с целью его убить. А он собственной персоной сидит передо мной, грязный и рваный. Кому верить? – Майор обратился ко мне как к союзнику в решении столь сложной проблемы. Он говорил таким грустным и ничего не понимающим тоном, что мне даже стало его жалко.
– Трудная у тебя работа, майор… – сказал я сочувственно.
– Конечно
Я вдеваю шнурки в ботинки, затем ремень, беру со стола бумажник, раскрываю его и говорю:
– Майор, у меня тут пятьсот долларов было.
– Где? – удивленно перегибается через стол майор.
– В бумажнике. А теперь их нет.
– Да ладно! – прищуривается он.
– Вот те и ладно. Скажи своим, чтобы бабки принесли, майор.
– Слушай, какие бабки, а? Ты же мертвый, а мертвецам бабки ни к чему, усекаешь?
– Какой же я мертвый, я же вот он, живой. Неувязочка выходит, да, майор? Короче, бабки давай.
– Никакой неувязочки. Вот тут, в «МК» написано, слушай: «Всю свою жизнь Антон посвятил борьбе за свободу слова. За построение в России гражданского общества. Я хочу привести здесь слова Антона, которые, как мне кажется, характеризуют ситуацию лучше всего: „Общество находится в плену у СМИ. Общество решает, где правда, а где ложь, только через призму медиа. Таким образом, наша цель в том, чтобы заставить телевидение, радио и прессу говорить правду“». Вот…
– И чего? – говорю я.
– И ничего. Я – это общество. Нахожусь в этом самом… как там… «в плену у СМИ». Они мне сказали, что Дроздиков убит. А поскольку я решаю, что правда, а что ложь, через призму этой самой медиа, то для меня единственный реальный Дроздиков – это мертвый Дроздиков. Так что решай, чувак. Либо ты мертвец, непонятным образом оказавшийся в моем кабинете, либо ты не Дроздиков. А если ты не он, то…
– Все-все. Понимаю. Ловко манипулируешь. Тебе в политологи надо идти пока не поздно, майор.
– Нет, спасибо, лучше уж вы к нам. Хотя нет. Тоже не надо. У нас и своих жуликов хватает.
– Ладно, пойду я, что ли?
– Иди, иди с богом.
– Ну, спасибо за гостеприимство, так сказать. Дай бог, чтобы в последний раз.
– Ага. И тебе не кашлять.
Я уже готовлюсь закрыть за собой дверь, как майор окликает меня:
– Слышь, Антон.
– Да?
– Фиговая история у тебя получилась.
– В смысле? В ментовке твоей?
– Нет, по жизни. Ты аккуратней. А лучше совсем. – Майор делает движение рукой.
– Не понял.
– Я имею в виду, уехать бы тебе… насовсем…
– Я подумаю…
– Это я откровенно тебе говорю, без понтов. Ладно, бывай.
Я развернулся и взялся за ручку двери. Прямо на двери скотчем был довольно криво приклеен самодельный плакат: ощерившийся золотым ртом мужик с пластырем на щеке и Ходорковский, оба в зоновских телогрейках, обнимаются и чокаются пивными бутылками за колючей проволокой. Над их головами – круглая печать с изображением Клима Ворошилова, сидящего на коне и размахивающего шашкой, и надпись по кругу: