Дневникъ паломника
Шрифт:
Я не могъ уйти отъ запаха этой сигары, а если уходилъ, то попадалъ въ пространство, зараженное вонью отъ машины; и долженъ былъ возвращаться къ сигар. Повидимому нейтральной полосы между этими двумя запахами не было.
Не заплати я за салонъ, я бы ушелъ на носъ. Тамъ было гораздо свже и тамъ бы я чувствовалъ себя лучше во всхъ отношеніяхъ. Но взять билетъ перваго класса, и хать въ третьемъ, — нтъ, это не разсчетъ! Приходилось сидть въ аристократической части корабля и чувствовать свою важность и тошноту.
Какой-то штурманъ, или боцманъ, или адмиралъ, или кто-то
Я выразилъ надежду, что съ годами онъ научится ходить ровне.
Морякъ отвчалъ: — Да, нынче онъ немножко артачится.
Мн же казалось, что пароходъ вздумалъ улечься спать на правый бокъ, но не улегшись какъ слдуетъ, ршилъ перемнить позу и повернуться на лвый, находя что такъ будетъ удобне. Въ ту минуту, когда морякъ подошелъ ко мн, онъ попробовалъ встать вверхъ ногами, но прежде чмъ тотъ окончилъ свою рчь, отказался отъ этого намренія, — которое однако почти что привелъ въ исполненіе, — и задумалъ, повидимому, совсмъ выскочить изъ воды.
Это называется: — «немножко артачится»
Моряки всегда такъ говорятъ: глупый и необразованный народъ. Не стоитъ на нихъ сердиться.
Наконецъ мн удалось заснуть. Не въ койк, которую я добылъ съ такимъ трудомъ: еслибъ мн посулили сто фунтовъ, я и то бы не остался въ душной, тсной кают. Впрочемъ, никто не сулилъ мн ста фунтовъ и никто не желалъ моего присутствія. Я заключаю изъ того, что первая вещь, попавшаяся мн на глаза, когда я пробрался внизъ, — былъ сапогъ. Воздухъ былъ полонъ сапогами. Тамъ спало шестьдесятъ человкъ, — врне сказать пытались спать: иные въ койкахъ, иные на столахъ, иные подъ столами. Одинъ только дйствительно спалъ и храплъ, точно гиппопотамъ, схватившій насморкъ; а остальные пятьдесятъ девять сидли и швыряли въ него сапогами.
Трудно было опредлить, откуда раздается этотъ храпъ. Никто, въ этомъ тускло-освщенномъ, дурно-пахнувшемъ мст, не могъ бы сказать съ увренностью, изъ какой койки онъ исходитъ. Иногда онъ раздавался — жалкій и всхлипывающій — съ бакборта, а въ слдующую минуту бодро гремлъ на штирборт. Поэтому, каждый, кому попадался подъ руку сапогъ, швырялъ наудачу, внутренно умоляя Провидніе направить его куда слдуетъ и благополучно провести въ желанную пристань.
Я полюбовался на эту сцену, и вылзъ обратно на палубу, гд услся и заснулъ на свернутой въ кольцо веревк; и проснулся, когда какому-то матросу понадобилось вытащить изъ-подъ меня веревку, чтобы бросить ее въ голову человку, который стоялъ, никого не трогая, на набережной въ Остенде.
Суббота 24
Говоря, «проснулся», я нсколько уклоняюсь отъ истины.
Я не совсмъ
Во всякомъ случа я проснулся въ Остенде настолько, чтобы сообразить, что мы куда-то пріхали, что мн нужно розыскать мой багажъ и Б., и длать какія-то дла; кром того, странный смутный, — но никогда не обманывавшій меня инстинктъ, — нашептывалъ мн, что здсь по сосдству есть нчто състное и питейное, и тмъ самымъ побуждалъ меня къ жизни и дятельности.
Я поспшилъ въ каюту и нашелъ тамъ Б. Онъ извинился, что оставилъ меня одного на всю ночь: напрасно извинялся. Я ни чуточки не тосковалъ о немъ. Если бы единственная женщина, въ которую я былъ влюбленъ, находилась на пароход, я просидлъ бы молча, предоставивъ кому угодно ухаживать за ней и занимать ее.
Я встртилъ также разговорчиваго пассажира и его спутника. Послдній былъ въ ужасномъ состояніи. Никогда я не видалъ такого полнаго изнеможенія когда-то сильнаго человка. Морская болзнь даже самая сильная не могла бы объяснить перемны въ наружности съ того момента, когда онъ веселый и бодрый вошелъ въ вагонъ на станціи Викторія, шесть часовъ тому назадъ. Напротивъ, его другъ былъ свжъ и веселъ и разсказывалъ исторію о коров.
Мы снесли наши чемоданы въ таможню, открыли ихъ и я услся на своемъ, и тотчасъ заснулъ.
Когда я проснулся, какой-то человкъ, котораго я принялъ съ просонковъ за фельдмаршала и которому машинально сдлалъ подъ козырекъ (я служилъ когда-то волонтеромъ), стоялъ надо мной и драматическимъ жестомъ указывалъ на мой чемоданъ. Я заявилъ ему на живописномъ нмецкомъ язык, что у меня нтъ ничего подлежащаго пошлин. Онъ повидимому не понялъ, что показалось мн страннымъ, — схватилъ мой чемоданъ и унесъ, такъ что мн пришлось остаться на ногахъ или садиться на полъ. Но мн такъ хотлось спать, что я не могъ негодовать.
Посл осмотра багажа мы отправились въ буфетъ. Инстинктъ не обманулъ меня: тутъ оказались кофе, булки и масло. Я потребовалъ два стакана кофе со сливками, хлба и масла. Потребовалъ на чистйшемъ нмецкомъ язык, стараясь выразиться какъ можно ясне. Такъ какъ никто меня не понялъ, то я пошелъ къ буфету и взялъ самъ все, что мн требовалось. Этотъ способъ объясненія избавляетъ отъ лишнихъ разговоровъ. Тутъ сейчасъ поймутъ, чего вы хотли. Б. замтилъ, что пока мы находимся въ Бельгіи, гд вс говорятъ по французски и почти никто по нмецки, меня вроятно будутъ понимать лучше, если я стану объясняться на французскомъ, а не на нмецкомъ язык.
— Это и для васъ будетъ легче, — сказалъ онъ, — и для другихъ понятне. Говорите по французски. Почти везд найдутся люди, — толковые, интеллигентные люди, — которые поймутъ хоть изъ пятаго въ десятое французскую рчь, но кто кром профессоровъ знаетъ хоть словечко по нмецки?
— О, такъ мы въ Бельгіи, — отвчалъ я соннымъ голосомъ, — а я и не зналъ. Я думалъ, мы въ Германіи. — И въ порыв откровенности, я прибавилъ, чувствуя, что дальнйшее притворство безполезно: — Представьте себ, я не знаю, гд нахожусь.