Дневникъ паломника
Шрифт:
Таможенный клеркъ, проходившій мимо, присоединился въ групп. Онъ принялъ сторону пассажировъ, и сталъ бранить оберъ-кондуктора и жандарма, и онъ бранилъ ихъ на англійскомъ язык.
Б. замтилъ, что, по его мннію, очень пріятно услышать англійскую перебранку въ чужой земл, вдали отъ родныхъ пенатовъ!
Суббота 24 (продолженіе)
Въ вагон оказался весьма свдущій бельгіецъ, сообщившій намъ много интереснаго о городахъ, мимо которыхъ мы прозжали. Я чувствовалъ, что если бы мн удалось проснуться, и выслушать этого господина, и запомнить все, что онъ говорилъ, и не перепутать его разсказовъ, — то я бы хорошо ознакомился съ мстностью между Остенде и Кёльномъ.
Почти въ каждомъ город у него были родственники. Я полагаю, что были и есть семьи, не мене многочисленныя чмъ его; но я никогда не слыхалъ о такой семь. Повидимому она была размщена очень разумно: по всей стран. Всякій разъ, когда я просыпался, до меня долетали замчанія въ такомъ род:
— Брюгге… видите колокольню: каждый вечеръ на ней играютъ польку Гайдна. Тутъ живетъ моя тетка. — Гентъ, ратуша… говорятъ, прекраснйшій образчикъ готическаго стиля въ Европ. Вонъ въ томъ дом, за церковью, живетъ моя матушка. Алостъ — обширная торговля хмлемъ. Тамъ проживалъ мой покойный ддъ. Вотъ королевскій замокъ, — вонъ, прямо! Моя сестра замужемъ за господиномъ, который тамъ живетъ, то есть не во дворц, а въ Лексн. Зданіе судебной палаты… Брюссель называютъ маленькимъ Парижемъ, — по моему онъ лучше Парижа… не такъ многолюденъ. Я живу въ Брюссел. Лувенъ… тамъ есть статуя Ванъ де-Вейера: революціонера 30 года. Моя теща живетъ въ Лувен. Уговариваетъ насъ переселиться туда же. Увряетъ, что мы живемъ слишкомъ далеко отъ нея; я этого не думаю. Люттихъ, — видите цитадель? Мои братья живутъ въ Люттих — двоюродные. Родные, т въ Мастрихт… — и такъ дале до самаго Кёльна.
Врядъ ли мы прохали хоть одинъ городъ или деревню, гд не оказалось бы его родни въ одномъ или нсколькихъ экземплярахъ. Наше путешествіе было повидимому не столько поздкой по Бельгіи и Сверной Германіи, сколько посщеніемъ мстъ, населенныхъ родственниками этого господина.
Въ Остенде я услся лицомъ въ паровозу. Я люблю такъ здить. Проснувшись, немного погодя, я убдился, что ду задомъ. Натурально я возмутился.
— Кто переложилъ меня на другую скамейку? — воскликнулъ я. — Вдь вы знаете, что я сидлъ на той. Вы не имли никакого права такъ поступать со мной!
Мн отвчали, что никто меня не перекладывалъ, а просто поздъ пошелъ обратно въ Гентъ.
Это меня очень обидло. Мн казалось, что поздъ просто дурачитъ пассажировъ, заставляя ихъ садиться на свои мста (или на чужія, какъ это иногда бываетъ) въ увренности, что придется хать по одной дорог, и затмъ перемняя направленіе. Я сомнвался, знаетъ ли самъ поздъ, к уда детъ.
Въ Брюссел мы опять пили кофе съ булками. Не помню, на какомъ язык я говорилъ въ Брюссел; только никто меня не понималъ. Проснувшись за Брюсселемъ, я убдился, что снова ду лицомъ впередъ. Очевидно локомотивъ еще разъ перемнилъ направленіе и потащилъ вагоны по другой дорог. Я начиналъ серьезно безпокоиться. Очевидно,
Я спалъ и въ Гербестал, гд въ намъ явились таможенные для осмотра, при перезд въ Германію. У меня мелькнула смутная идея, что мы путешествуемъ въ Турціи и что насъ остановили разбойники. На требованіе открыть чемоданъ я отвчалъ: — Никогда!.. — прибавивъ, что я англичанинъ и совтую имъ остерегаться. Я сказалъ также, что они должны оставить всякую мысль о выкуп, потому что въ нашей семь не принято платить за другихъ — тмъ паче за родственниковъ.
Они не обратили вниманія на мои слова и осмотрли мой чемоданъ. Я слабо сопротивлялся, но не могъ одолть ихъ, и заснулъ.
Проснувшись, я убдился, что нахожусь въ буфет. Ршительно не помню, какъ я туда попалъ. Должно быть инстинктъ провелъ меня во сн.
Я по обыкновенію потребовалъ кофе съ булками. (Къ этому времени я вроятно былъ переполненъ кофе и булками). Мн почему-то пришло въ голову, что я нахожусь въ Норвегіи; поэтому я обратился въ человку на ломаномъ скандинавскомъ язык (я запомнилъ нсколько скандинавскихъ словъ прошлымъ лтомъ, во время экскурсіи въ фіорды).
Разумется онъ не понялъ; но я привыкъ въ недоумнію иностранцевъ, когда въ нимъ обращаешься на ихъ родномъ язык и извинилъ его, — тмъ боле, что требуемые припасы находились подъ руками и стало-быть языкъ не представлялъ особенной важности.
Я взялъ два стакана кофе, по обыкновенію, — одинъ для себя, другой для Б. — и поставивъ ихъ на столъ, оглянулся, отыскивая Б. Его не было. Куда онъ двался? Я припомнилъ, что не видалъ его уже нсколько часовъ. Я не зналъ, гд нахожусь и зачмъ? Помнилось мн, что мы съ Б. отправились вмст — вчера или полгода тому назадъ, хоть убей не помню — гд-то, что-то смотрть, если не ошибаюсь. Теперь мы были за границей, кажется въ Норвегіи — почему мн взбрела на умъ Норвегія, остается для меня тайной и понын — и я потерялъ его!
Какъ намъ теперь встртиться? Въ моемъ воображеніи возникла ужасная картина: мы странствуемъ по Европ, быть можетъ въ теченіе многихъ лтъ, тщетно стараясь отыскать другъ друга.
Надо что нибудь предпринять и притомъ немедленно. Такъ или иначе я долженъ найти Б. Я вскочилъ, призывая на помощь весь свой запасъ скандинавскихъ словъ.
Пусть себ эти господа притворяются, что не понимаютъ своего собственнаго языка. На этотъ разъ они должны понять. Это ужь не вопросъ о кофе съ булками. Тутъ дло серьезное. Я заставлю лакея понять мою скандинавскую рчь, хотя бы мн пришлось вколачивать слова въ его голову кофейникомъ.
Я схватилъ его за руку, и на скандинавскомъ язык, который долженъ былъ звучать крайне патетически, спросилъ его, не видалъ ли онъ моего друга — моего друга Б.
Онъ выпучилъ на меня глаза.
Я начиналъ приходить въ отчаяніе. Я трясъ его за руку.
— Мой другъ — толстый, большой, высокій, широкій — есть онъ гд? Видть его здсь? Гд?
(Я говорилъ такимъ слогомъ, потому что мои свднія въ скандинавской грамматик крайне скудны, при томъ же мн право было не до красотъ слога).