Дневник путешествия Ибрахим-бека

Марагаи Зайн ал-Абилин

— Все эти нематиты [189] трусы. Другой возразил ему:

— Есть ли в мире большие трусы, чем хейдариты? Или ты забыл, как во время одной распри они бросились от нас врассыпную, будто лисицы?

Тут я вспомнил, как покойный отец рассказывал мне некогда о том, что во многих больших городах Ирана ведется постоянная борьба между хейдаритами и нематитами и что из-за приверженности к этим двум сектам многие годы льется кровь, хотя сами сражающиеся понятия не имеют, в чем суть вражды. Случается и так, что победители нападают на дома и лавки побежденных и не останавливаются перед грабежом имущества.

189

Нематиты — последователи первого шиитского суфия шейха Нематулла Вали. Упоминаемые ниже хейдариты — последователи суннитского суфия Султана Хейдара, деда шаха Исмаила (XVI в.). Обе секты находились в Казвине и вели между собой непримиримую борьбу.

Я спросил у владельца склада с изюмом:

— Почему ты их не угомонишь? Что это за нелепая

вражда, которая разгорелась из-за двух названий, не имеющих никакого смысла? Разве они живут не в одной стране, не одной родины сыны и не братья по вере?

Несчастный ответил на это тяжелым вздохом:

— Дорогой брат, не моя обязанность делать внушение этим невеждам. Давать советы и поучать — дело улемов и мудрейших людей города, но они, увы, бесчестны и не только не поучают народ, а, напротив, сами раздувают огонь этой распри, потому что часть из них — сторонники хейдаритов, а часть — нематитов. Они хотят, чтобы народ в слепой приверженности к их группировкам стал подобием бессловесного скота. А особенно нахальные чтецы марсийе [190] являются зачинщиками смут и подстрекателями невежественного люда.

190

Чтецы марсийе — чтецы траурных молитв и поминальных проповедей.

— Трудно даже вообразить, — продолжал он, — как глубоко запали в души темного народа семена этой вражды. Обе стороны порознь уверены, что вражда обеспечит им вечное спасение и что после смерти их без промедления отправят за это в рай. А на деле выходит, что их борьба помогает только чтецам марсийе набивать свои кошельки. Вот эти чтецы и стараются перещеголять друг друга в великолепии и пышности своих молитвенных обрядов, бьют себя кулаками в грудь, избивают себя цепями, царапают лицо и голову и вытворяют тому подобные вещи, которые большинством великих муджтахидов и улемов почитаются запретными, противны шариату и составляют чистейшее притворство. Все наши мечети, вы сами видите, разрушаются, покрыты пылью и грязью, многие просто закрыты, а эти нечестивцы располагаются прямо на улице возле всяких базаров и караван-сараев, где ходят люди всех национальностей и всякой веры, и устраивают там чтение повествований о мученической смерти шиитских имамов. Они невежественно приписывают себе великую честь славить имя святого предводителя всех мучеников — да будет над ним мир! — не ведая о том, что этот святой завещал не привносить в великое дело веры никакого фанатизма и искоренять всякую ересь. А они, порицая ересь на словах, устраивают на улицах, на глазах у евреев и христиан, свои представления мучений великих шиитских имамов, именуя это поклонением богу. Эти наглые чтецы марсийе, не страшась возмездия пророка, предводителя мучеников, заступника за человечество, расстилают ковры своих представлений на всех углах и во всех закоулках, располагаясь даже там, где седлают вьючных и верховых животных. К нашей беде, и это еще не все. Существует и такая группа людей, которых называют распорядителями мистерий, — да защитит нас господь от одного упоминания имени этой шайки! Они тоже связывают свои представления с именем святого предводителя мучеников и, собирая вокруг себя разных подонков общества, называют их святым именем какого-нибудь народа, относящегося к дому пророка. Вы не можете себе и представить, что они вытворяют за каких-нибудь пять грошей! Боже мой, любой честный мусульманин, видя все эти вещи, за которыми кроется лишь разврат и богохульство, не захочет больше жить! Но удивительнее всего то, что люди этой огромной страны прекрасно понимают истинную суть и мотивы подобных действий, однако не считают, что они вредят их достоинству. Больше того, по окончании месяца мухаррама рассказы об этих распутствах становятся достоянием собраний людей уважаемых и благородных.

— Не буду скрывать от тебя, — продолжал он далее, — уже давно из-за распространения их гнусных идей и деяний в голову мне приходят недозволенные мысли, а на язык просятся богохульства, и тогда, прося господа очистить меня от греха, я стараюсь думать о чем-нибудь другом. При этом я твержу про себя: О Хусайн, да буду я жертвой твоего истинного благородства! Как ты, с твоим совершенством, о коем свидетельствует все сущее на земле, мог допустить в своей борьбе за истинную веру, чтобы в закон великого посланца проникла ересь, чтобы на плечи великих и малых в их благородном служении вере обрушилось бремя таких нестерпимых несчастий, которые не под силу и крепкой горе?! Открой свои проницательные очи и взгляни, как ересью стали подменять поклонение богу и как предводители народа, пустив в ход всяческие хитрости, стремятся подорвать основы шариата. Вместо того, чтобы вести свой народ по пути науки, знаний и единения, как завещали великие предки, они подстрекают его к расколу и разжигают в нем суеверие. Взгляни, как эти предводители мечут в народ камни раздора из пращи насилия и разделяют общество на хейдаритов и нематитов, одних величают шейхами, а других законниками, как они заняты только тем, что собственными руками каждый день на новый лад разрезают нити единения народа. Они задаются целью разобщить народ и ради своих корыстных и злобных целей нарекают тираном того, кто готов честно служить своей родине, всячески отвращают народ от объединения с ним. Они дают кличку «ференги» [191] каждому, кто хоть немного укоротил свою одежду, и не отвечают на его приветствие. Они признают мусульманином лишь того, кто одет в халат или власяницу, не ведая, как часто в облике человека скрыт дьявол. Короче говоря, они расставляют такие западни в своей охоте за несчастным народом, о которых не додуматься никому другому! Однако позвольте мне больше не говорить об этом, ибо уж лучше молчать.

191

Ференги —

европеец.

— Брат, подойди ко мне, и я облобызаю твои святые уста! — воскликнул я. — Я впервые встречаю в Иране такого почтенного человека, который вник во все тонкости болезней нашей родины. Во время своего путешествия, сколь широко ни открывал я глаза и как ни прислушивался к каждому голосу, я не увидел ни одного среди своих соотечественников, кто так постиг бы все эти гнусности. Ни от кого я не слышал таких проникновенных слов, как от тебя, ибо ты носишь в себе дыхание Иисуса. Поистине, ты оживил меня! Да дарует тебе господь долгую жизнь! А теперь скажи мне, разве наши великие улемы в святом Неджефе, [192] указы и запреты которых распространяются на весь Иран, не знают об обычае устраивать таазие, [193] обычае, который хуже всяких языческих обрядов? А если знают и видят, то почему не запретят эти действия, противоречащие шариату, при которых с криками «призываю в свидетели Али!» люди истязают себя цепями, так что по их телам бежит кровь? Почему они не запретят им рассекать себе голову и изводить себя до полусмерти? Ведь никто не может утверждать, что имам — да будет над ним мир! — дал свое согласие на устройство этих таазие. Где это видано, чтобы мечети стояли запущенные и запертые, а люди, сбираясь по всяким закоулкам, избивали себя цепями и полосовали кинжалами головы? Чтобы полуграмотные муллы, взобравшись на деревянные подмостки, в сообщничестве с молодыми наглыми щеголями сбирали вокруг себя возбужденную толпу и называли все это устройством таазие, нисколько не боясь бога и пророка? Да разве такими должны быть таазие? Истинные таазие, посвященные святому предводителю мучеников, должны проходить скромно, в полном благоговении. Люди в молчании и скорби должны внимать рассказу о былых горестных событиях. Проповеднику же надлежит не впадать в ложь, не увлекаться преувеличениями, быть в границах благопристойности и совершать оплакивание с полным соблюдением всех предписаний шариата, ниспосланного нам святым повелителем правоверных — да будет над ним мир и милость божия! Нужно, чтобы мы своими таазие радовали имама — да будет над ним мир! — и слезами траура заливали огонь наших грехов, зная твердо, что в день страшного суда эти слезы будут первым средством избежать адского пламени.

192

Неджеф — город в Ираке, где находится гробница халифа Али, являющаяся местом поклонения мусульман-шиитов.

193

Таазие — см. прим. 164.

Мой собеседник сказал:

— Возможно, что праведные улемы и не осведомлены о всех подробностях этого ужасного положения, но я знаю наверняка, что если кто- нибудь и расскажет им обо всем, то окружающие их люди встанут на защиту этих заблуждений и не допустят исправления. Особенно будут изворачиваться чтецы марсийе. Эта шайка дармоедов ради десяти туманов готова весь мир бросить в ад, сжечь в нем свою душу, да еще поликовать по этому поводу.

— Отчего же не вмешается правительство?

— Да вразумит господь твоего отца! Правительство только о том и молит бога, как бы сохранить это навеки. Ему выгодно, чтобы народ был чем-то занят, чтобы крестьянство все время находилось в религиозном возбуждении и не задумывалось нимало ни о своем положении, ни о прогрессе, ни о потребностях нашего времени. Чтобы еще больше поощрить бесчестных тунеядцев, которые отвлекают народ, их жалуют почетными прозвищами и титулами, как, например, «Предводитель проповедников», «Царь проповедников», «Слава улемов», «Глава улемов» и тому подобное. Здесь в наших местах одного из таких титулуют «Меч улемов», но если кто-либо поговорит с ним хоть полчаса, то сразу поймет, что он далеко ушел по части разврата и безнравственности. Клянусь творцом, даже базарные гуляки стыдятся слушать те речи, что он заводит среди простых людей. Всякий, кто видел обличье этого мошенника, подтвердит мои слова. Но как бы то ни было, он — обладатель высокого титула, и ему везде открыты двери. Вот линия поведения правительства этой страны.

Я сказал:

— Ну что ж, дорогой брат, спасибо за беседу, прощай! Видно, страданию моему не будет конца. С кем бы я ни вступал в разговоры в надежде успокоиться, разговоры эти только увеличивают мою горькую тоску.

Расставшись с молодым человеком, я вернулся домой. Люди этого города, как я успел заметить, хорошо одеты; у них открытые приятные лица; в противоположность жителям других городов, они носят длинные кудри, что, являясь распространенным у них обычаем, не может не показаться странным приезжим людям.

Прошло уже четыре часа со времени ухода Юсифа в баню, а он все не возвращался. Подождав его еще немного, я вышел из дома осмотреть лавки, находящиеся поблизости от караван-сарая.

Юсиф Аму вернулся, когда уже близился вечер.

— Почему ты так задержался? — спросил я у него.

— Вы поклялись не ходить в Иране в баню, — ответил он. — Очевидно, вы имели в виду, что не вступите в бассейн, наполненный грязной водой, в котором моются все. Но ведь вы не зарекались вообще ходить в баню. В здешних банях творятся всякие диковинные вещи. Мне хочется, чтобы мы пошли завтра в баню вместе. Вам не обязательно входить в бассейн, вымоетесь в стороне горячей и холодной водой.

— Что ты задумал? — поинтересовался я.

— Вы ведь записываете все, что видите во время путешествия, а в здешних банях есть кое-что любопытное.

— Что ж, раз ты советуешь, пусть будет так! Завтра же и пойдем. Как раз следующий день падал на пятницу, и мы с Юсифом Аму отправились в баню.

Как полагалось по всем правилам, мы сняли одежду и прошли во внутреннее помещение. Но не успел я сделать и двух шагов, как какой-то человек плеснул мне на ноги целый таз воды, а другой так же поступил с Юсифом Аму. В крайнем замешательстве я посмотрел на Юсифа Аму и спросил у него, что значит такое обливание.