Дневник Жеребцовой Полины
Шрифт:
Все делаем, пока не рассвело. Чтобы не был виден дым. По дымовым точкам бьют! Думают — боевики. Как же. Тут полно мирных жителей!
Я так устаю, что за «Старшим братом» почти не скучаю.
Патошка-Будур.
25 декабря 1999
Аза и Лина — лжецы и абсолютные негодяйки! Вышли на свой подъезд и кричат, что мы у них украли муку. Как будто мы ходим в их дом. Или вообще в их подъезд?!
Мама даже не ругалась,
— Кто хочет, пусть идет и смотрит, что мы едим. Какая у нас мука!
Разумеется, смотреть желающих не было. Но «кино» было сделано.
Снова общественное мнение направлено против нас! Почему такая ненависть? Я ничего не понимаю. Наши окна не выходят во двор. Мы редко видим соседей. Их «походами» не интересуемся.
Я не выдержала и крикнула толстой Азе:
– Ей ты, дрянь! Зря моя мама носила тебе еду. Проведывала, когда ты болела! Ты врешь, чтоб с себя грехи снять?
Аза не смолчала, обозвала меня «****ью». Пообещала избить.
Мама пыталась затащить меня в подъезд, но я уже разозлилась и продолжила:
— Свою боль ты получишь за клевету! Мой защитник — там!
– я указала пальцем на небо. Последовала — тишина.
Лина, что-то зашептала Азе на ухо. Увела ее в подъезд.
Они воровки! Я видела!
Помню, было затишье. Нас не бомбили. Но с улицы раздавалось странное жужжание,
скрежет. Я высунулась из подъезда, бормоча под нос:
— Интересно, что за новое оружие. Как нас будут убивать?
И увидела следующую картину: эти соседи шли из чужих нижних домов, груженные мешками, а в руках держали веревку, на которой было множество пылесосов, связанных между собой! Пылесосы ехали на колесиках!
Именно этот «паровозик» издавал характерное жужжание.
Соседи не обратили на меня никакого внимания, совещаясь, кому, какой цвет больше нравится и кому что достанется при дележке.
А я подумала, что люди совсем сошли с ума, раз не думают о смерти, а думают о пылесосах в городе, где одни руины.
Стреляют из орудий.
Мама зовет меня в квартиру, в нашу нишу, говорит об опасности. Я не иду.
Стою и смотрю на дом напротив. Туда, где скрылись две женщины, оскорбившие нас ложью. Я вижу: рушатся его этажи. Горят пожары.
Весь дом в черном дыму. Он черен! Его не видно! На месте дома — пустота.
Продолжаю
Я нашла замечательные стихи А. Ахматовой.
Они будто обо мне.
Заклинание:
Не накажи меня разлукой,
Мой май любви, не накажи!
Какой-нибудь другою мукой,
Страх
На скольких жизненных излуках
Стучали в грудь мою ветра,
В каких разливах и разлуках
До декабря я май ждала?
И вот декабрь швыряет снегом.
Не заморозишь, не пугай!
Ты за весну под снежным небом
Не накажи меня, мой май!
Где ты, Аладдин?
Не могу продолжать.
Царевна Полина-Будур.
26 декабря 1999
Днем я плюнула на все и решила поспать. Нас продолжали обстреливать из пушек. Зато когда я проснулась — стояла полная тишина!
К нам прибегал дядя Валера из среднего подъезда и рассказывал военный юмор нашего двора: Под обстрелом трое «героев» решили выпить: дядя Султан, дед Николай и дядя Вовка из частного сектора (его дом на углу уже два раза горел).
Собрались в квартире Николая. Но не в комнате, где лежала его парализованная старушка-мать, а в кухне. Выпили. Закусили. Снова выпили.
И в этот момент по нашему дому «долбанули» из пушки. Стена одной из комнат в их квартире вывалилась с вещами на улицу! Старенькая мама Николая выехала на кровати из комнаты в коридор! Попадали полки с посудой. Из мебели сохранился один шкаф!
Остальное, превратилось в щепки.
(В это время я спала!)
Но на трех друзьях попадание в квартиру не отразилось. Никто не ранен! Обошлись даже без царапин! Из курток мужчины дружно вытряхивали мелкие осколки и штукатурку.
— А главное, — приплясывал дядя Валера, — не разбилась бутылка водки, крепко сжатая в руках Николая! Всех спасла стена между комнатой и кухней!
Николай с больной мамой сразу переселились в подъезд к Азе. В дом напротив. Мужчины на новом месте, продолжили свой праздник жизни! На радостях, что все живы и не ранены, они угостили соседа Валеру рюмкой, а Валера — прибежал к нам рассказать об этом приключении. Вот какие чудеса!
Нашла стихи в книге, листки из которой идут у бабы Нины на костер. Надеюсь, что запомнила рифму правильно, ведь пишу их теперь по памяти:
Звенела музыка в саду,
Таким невыразимым горем,
Свежо и остро пахло морем,
На блюде — устрицы во льду.
Он мне сказал: «Я верный друг!»
И моего коснулся платья.
Так не похожи на объятья