Дневник. Том 1.
Шрифт:
нутые.
От его радостных, горячих, искренних поздравлений с нашей
книгой становится хорошо на душе. Мы гордимся такой друж
бой, прямой, открытой, в ней здоровая непринужденность и щед
рая откровенность. <...>
231
Понедельник, 30 января.
У Дантю нам говорят,
Жанена. Покупаем «Деба» в видим восемнадцать колонок о на
шей книге. Можно было рассчитывать на статью по меньшей
мере благожелательную, а взамен — один из самых зверских
разносов, на какие способен Жанен. Во всей этой фельетонной
пене кроется настоящее вероломство: книга наша выдается за
произведение, стремящееся унизить литературу, за памфлет,
направленный против нашей же братии, за мстительную едкую
клевету *. А между тем эта книга — лучшее и самое мужествен
ное дело нашей жизни! Книга, показывающая все низкое в ли
тературе таким низким лишь для того, чтобы высокое стало
еще выше, еще более достойно уважения!
Нам любопытно бы знать, каким мелочным страстишкам,
мелочным обидам, какой жалкой зависти — из-за места, отве
денного нами такому-то или такому-то, — обязаны мы тем, что
автор «Мертвого осла» открещивается от нашей книги и стыд
ливо ужасается ею. Но дело в том, что этот человек, в котором
фальшиво все — от фраз до рукопожатий, от стиля и до самой
совести, — ужасается правды, иначе бы его так не бесил правди
вый показ действительного. Это — единственная разносная
статья за всю нашу литературную жизнь, не оставившая в нас
ни малейшей горечи...
31 января.
«Господин редактор!
Позвольте нам ответить в нескольких словах на статью, лю
безно посвященную нашей книге «Литераторы» критиком, кото
рый своими строгими высказываниями только делает честь лю
бой работе и уже премногим обязал нас в прошлом, — господи
ном Жюлем Жаненом.
Фельетон в «Журналь де Деба» от 30 января представляет
нашу книгу якобы отражающей только одно отвратительное в
литературе, грязь, развращенность, нездоровое воображение,
предательство и измены деятелей пера.
Наша же книга — в чем мы по совести уверены — совсем не
похожа на такое едкое, безжалостное и обезнадеживающее про
изведение.
Если она касается того, что порочит литературную профес
сию, касается людей, ее компрометирующих, то ведь она гово
рит также о благородных чувствах, о возвышенных умах, кото-
232
рыми
пороки и низости, она приветствует в то же время величие, пре
данность, молчаливый героизм, нравственные силы, таящиеся
в литературном мире. Уничтожая охвостье и наемников этой
армии, она славит ее знаменосцев и солдат. И таким противо
поставлением сцен и персонажей авторы романа, по своему
глубокому убеждению, не нанесли ущерба доброму имени той
великой литературной корпорации, к коей сами имеют честь
принадлежать.
Примите, господин редактор, уверения в нашем неизмен
ном почтении.
Эдмон и Жюль де Гонкуры».
Четверг, 2 февраля.
Сталкиваюсь у Жюли с Абу, по привычке он разом выпа
ливает мне свои поздравления *. Абу, смахивающего на ма
ленькую обезьянку, сопровождает нечто вроде медведя: его
fidus Achates 1, Сарсе де Сюттьер, здоровенный, неотесанный
мужлан с грубыми ручищами и грубыми ножищами, грубым и
тяжелым провинциальным выговором; он низко кланяется,
услышав мое имя, поздравляет меня, затем, снова влезая в свою
шкуру критика, говорит, что в нашей книге слишком уж много
ума, слишком густо («Вот именно, слишком густо», — он, ка
жется, в восторге от своего словца), что мы недостаточно пом
ним о рядовом читателе и провинция нас не поймет... Я до
вольно резко обрываю эти плоские теории, эту пошлятину:
«Писать на публику? Но разве любой почетный успех, завид
ный успех прочной славы не насиловал вкусов публики, не соз
давал ее для себя, не заставлял ее считаться с ним? Возьмите
все великие произведения, — они поднимают читателя до себя,
а не опускаются до него... А затем, о какой публике речь?
О публике из кофейни «Варьете» или Кастельнодари, о публике
вчерашнего вечера или завтрашнего утра? Все это рутина».
Спрашиваю у Абу, не запретят ли из-за его рассказа о дуэли
продажу «Фигаро» на улицах. «Да, — отвечает Абу, — Билло
при мне велел Ла Героньеру написать приказ; а вечером, за обе
дом у принцессы Матильды, я громко, чтобы вынудить у
Ла Героньера ответ, спросил его, когда он отправит свой приказ.
Он отвечал: «Завтра»... Сегодня я рассказал об этом Фульду,
и тот заметил: «Задержал приказ Моккар, или префект поли-
1 Верный Ахат ( лат. ) *.