Дневник. Том 1.
Шрифт:
этих девственниц порождается лимфой, лимфатичным характе
ром фламандцев.
Затем, беседуя о двух книгах, которые мы пишем, — о его
книге «Борджа», о нашей книге — «Любовницы Людовика XV»,
мы приходим к выводу, что выбранные нами темы таят в себе
немалую опасность — задеть две старые традиции, уважаемые
нами, возможно, потому, что они старые: папство и королев
скую власть. <...>
Любопытно, что самые выдающиеся гении нашей эпохи,
Бальзак
ликанцы, оба выступали за различные формы прошлого.
Поразительное и чудесно характеризующее нас безразличие!
На днях, чтобы напечатать своих «Литераторов», мы отдали в
продажу часть нашей ренты. И хотя мы каждый вечер читаем
газету, ни один из нас и не взглянул на сообщения
Биржи. <...>
Свой конек — это, пожалуй, самая насущная потребность
человека: в сумасшедшинке как бы заключена соль жизни. Быть
218
мономаном просто необходимо, надо, чтоб у каждого была своя
навязчивая идея, к которой можно было бы возвращаться,
чтобы пережевывать ее и переваривать, как бетель, — будь то
увлечение садом, постройкой, коллекцией или женщиной.
4 ноября.
Получаем нашу корректуру. Если страницы оказались удач
ными и герои кажутся нам живыми, а в стиле чувствуется жи
вой голос, — тогда после чтения этих листов, словно вырвав
шихся из самых наших недр, после правки их перед сном нас
трясет лихорадка, настоящая лихорадка, и два-три часа мы во
рочаемся в постелях не в силах уснуть.
4 ноября.
<...> У моего зубного врача.
Занимаясь моими зубами, он говорит: «Вы ходите иногда
слушать священников? Они глупы! Никто из них еще ни разу
не сказал, что такое бог».
Его голос из голоса врача стал голосом апостола:
«Только один человек сказал, что такое бог. Бог не может
быть человеком, он — сущность. Это сказал Бэкон. Мария —
творение вселенское, она — отражение бога, вот чего никогда
не говорили священники. Аполлоний Тианский видел Марию
именно такой за несколько столетий до ее рождения, так как
она существовала вечно!
Жарища сегодня! Странная погода! Землетрясения! Опять
было в Эрзеруме... Северные сияния, исключительно жаркое
лето, комета в прошлом году: все это что-то да значит... Как
двинут по папе! Не будет больше священников, наступит цар
ствие Христово. И это не выдумки: в Апокалипсисе
Священникам это хорошо известно! Монсеньер архиепископ в
своем пастырском послании уже говорил об этом царствии
Христовом. За границей сейчас такое мнение очень распро
странено, но священники всемогущи, ничего оттуда не пропу
скают... Однако существует такая церковь, церковь царствия
Христова, раньше она была около железной дороги у Мэнской
заставы, теперь близ Пантеона. Я знаком с одним врачом, кото
рый принадлежит к ней. Они исходят из религиозных прозре
ний Сведенборга. Только это — не основа. Моисей, Иисус Хри
стос и молитва, с которой мы обращаемся к господу нашему,
дабы наступило на земле его царствие, — вот основа!»
Волнение умов, смятение душ, подспудные религиозные
219
учения, нечто вроде мистической мины, подведенной под разум
и под весь XIX век, глухое беспокойство в канун великого сра
жения католицизма — все это чувствуется в речах дантиста,
отражающих и итальянский вопрос, и пастырское обращение
епископов *, и вспыхнувший раздор духовной и светской вла
сти; чувствуются в этих речах симптомы и предвестия великого
духовного переворота; и я вижу в них уже зародившуюся в ла
вочниках и в буржуа анархию верований — зачаток социаль
ной революции и великих революций будущего, которые она
готовит, быть может, в ближайшие четыре-пять лет.
Этого дантиста можно извинить: голова его не защищена,
и на улице он держит шляпу в руке; но мысли и верования,
исторгаемые слабым его мозгом, — не его собственные, не при
надлежат ему одному, они вызваны повальным заболеванием,
как бы дыханием сложившихся обстоятельств; они внушены
ему текущими событиями, носящимися в воздухе идеями.
Государственный советник Лефевр дрожит. Он видит, что
император ринулся в водоворот, не думая о том, что подры
вает основы правления. Лефевр поделился своими опасениями
с Барошем, но тот ответил ему, что сделать тут ничего нельзя,
что Император ни с чем не считается.
Да, этого человека влечет к гибели единовластие, всемогу
щество, которому, возможно, не было равного и в монархиче
ском правлении Франции. Деспотизму какого-нибудь Людовика
XIV или Людовика XV все же приходилось считаться с сове
тами и представлениями министров, людей с именем и государ
ственным умом, корректирующих королевскую инициативу
весом своей собственной личности. Кольбер при Людовике XIV,