Дневник. Том 1.
Шрифт:
Затем постепенно он выглядывает из своей черной бороды,
смеется над барабанным боем, под который собирается идти в
атаку для завоевания славы, превращается в настоящего ре
бенка, каким он и был на самом деле, сбрасывает с себя и по
пирает ногами личину серьезности и протягивает нам руку.
Мы были одни, мы рвались вперед, и он тоже. Да и родство,
если только оно не отчуждает друг от друга, всегда несколько
45
сближает, и
ему было совсем нетрудно добиться успеха.
Однажды вечером, в кофейне неподалеку от театра Жим-
наз *, мы потехи ради сочиняли названия газет и журналов.
«Молния»! — со смехом выкрикнул Пьер-Шарль и, так же
смеясь, продолжал: — Кстати, почему бы нам не основать жур
нал?» Он уходит от нас, ведет переговоры с ростовщиками,
придумывает фронтиспис: молния поражает Академию, начер-
тывая на туче имена Гюго, Санд и Мюссе, — затем он покупает
справочник Боттена, готовит полосы, и не успевает смолкнуть
последний залп Второго декабря, как «Молния» выходит. Ака
демия счастливо отделалась: цензура не пропустила фронтис
пис. Это единственная услуга, которую она нам оказала.
Воскресенье, 21 декабря 1851 года.
Жанен нам говорил: «Чтобы пробиться, нет ничего лучше
театра...» И вот однажды, когда мы выходили от него, нам
вдруг пришла в голову мысль написать для Французского
театра * новогоднее обозрение в виде светской беседы между
господином и дамой, у камина, в последний час старого
года.
Когда пьеска закончена и наречена «В новогоднюю ночь» *,
Жанен дает нам письмо к г-же Аллан.
Мы отправляемся на улицу Могадор, на шестой этаж,
в квартиру актрисы, которая побывала в России со своим ре
пертуаром — пьесами Мюссе. В гостиной об этом напоминает
византийская икона богородицы. Хозяйка одевается перед трех
створчатым зеркалом актрисы, в котором видишь себя целиком
и чуть ли не сзади. Она принимает нас, и мы потрясены: ее го
лос, на сцене такой нежный, музыкальный, ласкающий, одухо
творенный, в жизни вдруг оказывается совсем заурядным —
грубым, хрипловатым, вульгарным. Актеры играют голосом,
как и всем прочим.
Она нас принимает у себя, чтобы познакомиться с той
маленькой ролью, которую мы ей принесли. Она слушает, —
у нас мурашки по спине бегают, — потом где-то в середине она
восхищается, издав несколько тех невнятных восклицаний,
за которые можно лобызать актрисе туфли, и соглашается
играть!
Час дня. В
пишет очередную статью, — получить письмо невозможно.
«Завтра я поговорю о вас с Уссэ».
46
В три часа мы появляемся в кабинете Арсена Уссэ, он встре
чает нас стоя, не выходя из-за своего стола и не предлагая нам
сесть. Мы говорим ему, что есть пьеса «В новогоднюю ночь»,
что она должна быть поставлена 31 декабря и что г-жа Аллан
взялась к этому сроку приготовить роль. Он взирает на нас, как
министр на школьников, и произносит убийственную фразу:
«Мы не будем ставить в этом сезоне новых пьес... Невозможно...
Ничем не могу помочь...» И под конец: «Пусть Лире прочтет и
составит отзыв, а я, возможно, устрою вам бесплатную читку».
Директорская святая водица, которую он плеснул нам в лицо,
словно ледяную воду из стакана.
Мы мчимся к Лире, куда-то на шестой этаж. Нам открывает
хозяйка: «Но вы же прекрасно знаете, господина Лире нельзя
беспокоить! Он пишет статью».
«Входите, входите!» — кричит нам Лире, и мы входим в на
стоящую берлогу холостяка, к тому же человека пишущего, —
пахнет чернилами, мужчиной и неприбранной постелью.
Лире очень любезен, обещает вечером прочесть нашу пьесу и
наутро дать свой отзыв.
От него мы летим к Брендо. Нет дома. Его мать сообщает,
что он будет к пяти. В половине пятого мы пишем Лире. В пять
снова звоним у дверей Брендо и застаем там целое семейство.
Хозяина ждут к обеду. Мы беседуем с семейством актера чуть
ли не до шести часов. Брендо нет и нет!
В половине восьмого мы поймали его в артистической
Французского театра.
— Выкладывайте... — говорит он, одеваясь и бегая по ком
нате в белом пеньюаре. — Не могу, увы, не могу прийти на
читку. — Он кидается то за гребнем, то еще за чем-нибудь.
— А сегодня вечерком?
— Не могу! Мы с друзьями прямо отсюда отправляемся
обедать... Хотя, стойте! Сегодня я буду пятнадцать минут не
занят во время спектакля, вот я и прочитаю! Подождите меня
в зале.
Играли какую-то пьесу Гозлана. Наконец опустили зана
вес. Брендо наша пьеска понравилась, и он обещал поговорить
с Уссэ. В восемь часов везем рукопись и письмо на квартиру к
Лире. В девять мы снова у г-жи Аллан, которая в кругу семьи,
каких-то школьников, выглядит совсем по-домашнему, — мы
выкладываем ей все события этого дня. Таков был наш первый