Дневник. Том 1.

де Гонкур Эдмон

вом платке, чтобы запомнить города. <···>

Бывают книги, похожие на итальянскую кухню, — они на

полняют, но не насыщают. <...>

Постель, на которой человек рождается, воспроизводит себя

и умирает, — написать об этом когда-нибудь. < . . . >

Право, мне хочется скинуть звание гражданина Франции,

как сорочку, которая жмет под мышками. < . . . >

У меня было два родственника.

Один

из них звался маркиз Тимолеон де Вильдей. Он был

сын министра Людовика XVI. В прошлом — государственный

секретарь у графа д'Артуа. Это был, каким я его помню, вели

чественный седовласый старец, щеголявший ослепительным

бельем и великолепными манерами светского человека, — вид

благосклонный и в то же время слегка надменный, лицо Бур

бона, изысканность Шуазеля и молодая улыбка при виде

женщин.

Этот любезный, очаровательный обломок двора отличался

всего одним недостатком — он не мыслил. За этой маской не

было ничего. За всю свою жизнь я не слышал, чтобы он гово

рил о вещах, которые бы не были сугубо материальными, вроде

погоды или блюда за обедом.

Он выписывал и отдавал в переплет «Шаривари» и «Моду» *.

В спальне у него стояла ковровая скамеечка для коленопрекло

нений во время молитвы. Он был воистину от природы добрым.

В деревне он приглашал к себе своего кюре, и так как кюре

приносил ему розы, он не чувствовал, что у того воняют ноги.

У маркиза был старый лакей в ливрее, старый экипаж и ста

рик негр, которого он привез из колоний, где во время эмигра

ции вел легкомысленный образ жизни и крупно играл. Этот

негр был как бы частицей XVIII века, как бы постоянным на

поминанием о горизонте его молодости.

Он ходил к мессе, постился, говел. К концу поста он стано

вился раздражительным. Тогда он ворчал на прислугу.

4*

51

Он голосовал за правительство, которое способствовало

росту ренты. Он запирался, чтобы подсчитать с кухаркой рас

ходы. Это называлось у него работой. А когда он прибывал

в свои владения, вся челядь должна была выстраиваться у

крыльца.

Он любил пошутить по поводу клистиров. У него были не

слыханные предрассудки: так, например, он считал, что люди,

которые смотрят на луну в подзорную трубу, вставляют туда

какие-то штучки, которые вредны для зрения.

Присутствие женщины было ему всегда необходимо, — овдо

вев, он поселил у себя супружескую пару из своей родни, чтобы

не лишиться общества.

У него была мебель времен Реставрации, кресла, обтянутые

шелком, над которыми словно витала тень тюрбана самой гер

цогини

Ангулемской.

Было в нем нечто от великого принципа, впавшего в дет

ство. Это было животное — доброе, благородное, почитаемое, —

животное славное и породистое.

Второй родственник носил фамилию Лабий, а имя — Лео

нид. Будет уместно упомянуть, что его жена, дочь моего дяди с

отцовской стороны, звалась Августой *. Этот Леонид был от

чаянный шутник. Он смахивал не то на монаха, не то на поро

сенка или быка, не то на козла или на сатира: это был человек

в стиле скульптур виллы Фарнезе.

Некогда он был участником заговора, был карбонарий —

чем только он не был. Он сеял гремящий горох с миссионе

рами *. Он избил полицейского комиссара на похоронах Лалле-

мана *. Он был выгнан с юридического факультета; каким-то

чудом избежал смертного приговора. Его богом был Беранже.

Его девиз был: «Соленая шутка и Республика». Он ненавидел

роскошь, жег стеариновые свечи вместо восковых, с удовольст

вием одевался в простую блузу. Носил человечество в своем

сердце и вечно ходил надутый. Он был республиканец, а к кре

стьянам безжалостен, почище любого ростовщика. В его супру

жеской спальне не было занавесок на окнах. Он спал со слу

жанками или выгонял их. Любил стряпню на скорую руку и

дешевое вино. Он был простонароден. Всю жизнь хвастал то

тремястами лет плебейства по линии отца, то своими предками

по материнской линии, начиная с Роберта Брюса. Читал де

Жуи и «Войну богов» *. Верил в печатное слово. Был нетерпим

и необщителен, писал анонимные проклятия против разврата;

в библиотеке у него стоял гипсовый бюст его бога Беранже, он

спал со своей женой в комнате, где не было ночного столика.

52

Был сыном человека, отданного под суд за то, что он не при

ветствовал церковную процессию, и богохульствовал с утра до

вечера.

Эти двое моих родственников были двумя воплощенными

принципами. Это были два социальных полюса, два типа —

республиканец и легитимист. <...>

ЧТО М Н Е З А П О М Н И Л О С Ь

И З О Д Н О Г О Р А З Г О В О Р А С Ж А Н Е Н О М

«Трагедии?.. До чего же они скучны, — эти старые траге

дии! Рашель? Пошлая женщина!.. Актеры! Все они изобра

жают одно и то же... Я лично могу говорить только об актри