Дневник. Том 2
Шрифт:
нию супруги, называет последышем.
Четверг, 18 июля.
Размышляя о том, насколько мы с братом по самой своей
природе не похожи на других людей, насколько необычной была
наша манера видеть, чувствовать, судить, — причем безо всякой
надуманности или позы, — короче говоря, насколько естественно
своеобразие нашего мы, которое не было вымученным, как
у
к выводу, что и наше творчество в целом — явление совершенно
исключительное.
Понедельник, 22 июля.
Сегодня, наконец-то, я покончил с работой историка, с рабо
той, которая, требуя много времени, в сущности, не увлекает,
не завладевает вами всецело. Теперь я волен делать то, что мне
по душе, и посвятить себя в последние годы жизни подлинному
творчеству: игре воображения, оттачиванию стиля, созданию
поэтической прозы.
Понедельник, 29 июля.
Отъезд в Бар-на-Сене.
Я сижу один в пустом вагоне, и вот под легкое покачивание,
среди наступающей тьмы, мысль моя сосредотачивается на ро
мане «Два акробата». Вскоре мой мозг охватывает возбуждение,
он начинает лихорадочно работать, и вот уже вырисовываются
целые сцены: найден первый эпизод * — привал цыган на фоне
подернутого некоей дымкой пейзажа: воды Сены, насаждения
по ее берегам, небо. Затем моя мысль переносится к заключи
тельным сценам, к тем грустным сценам, в которых, создавая об
раз калеки-акробата, я постараюсь передать отчаяние моего
брата, почувствовавшего, что он уже никогда не сможет рабо
тать.
Воскресенье, 8 сентября.
<...> Нет, не количество затраченного времени, как пола
гает Флобер, создает высокое качество произведения, но душев
ный жар, который ты в него вкладываешь. И не страшны ни
повторы, ни синтаксическая небрежность, если произведение
262
в целом свежо, замысел своеобразен, если то тут, то там блес
нет эпитет, уже сам по себе стоящий сотен страниц безупречно
написанной, но, по сути дела, посредственной прозы.
Четверг, 12 сентября.
< . . . > Теперь, на этих улицах, скучно прямолинейных, зали
тых резким современным освещением, наполненных тарабарщи
ной иноязычных говоров, я уже не чувствую себя в своем родном
Париже. Париж производит на меня впечатление вольного го
рода, наводненного, захваченного
ропы.
Суббота, 21 сентября.
Флобер, при условии, что вы разрешаете ему играть первые
роли, а также поминутно открывать форточку, не смущаясь тем,
что друзья простужаются, — будет вам добрым товарищем. Его
чистосердечная веселость и искренний смех заразительны, а когда
встречаешься с ним изо дня в день, запросто, он выказывает
такую пылкую дружественность, что невольно подкупает тебя.
Среда, 9 октября.
Сегодня вышла в свет «Госпожа де Помпадур» *.
Понедельник, 21 октября.
Обедаю у Доде; все лето он страдал от суставного ревматизма
в правой руке и по сей день еще вынужден фехтовать левой.
Он читает мне начало «Королевы Фредерики» *. Замысел
удачен: в рамках злободневной действительности он дает про
стор и фантастике и поэзии; много выдумки, увлекательное по
вествование, — и все же мне не особенно нравится, а почему —
этого я не смог бы определить... Нет, пожалуй, вот в чем дело:
в посредственности стиля, — это стиль хорошо написанного фель
етона. <...>
Пятница, 25 октября.
<...> Мне кажется, что мой роман о двух акробатах должен
выйти удачным: в последнее время я чувствую в мозгу какую-то
легкость, текучесть, что соответствует этому произведению,
стоящему вне рамок обыденной жизни.
263
Глубокомысленное замечание одной женщины в ответ на вы
сказывание ее собеседника о том, что стареющему, седому муж
чине нельзя уже рассчитывать на взаимную любовь: «Женщины
не разглядывают, вернее, не видят отчетливо мужчин, которых
любят!» <...>
Вторник, 12 ноября.
В зимних цветах есть особая прелесть, изящная, нежная
хрупкость. Сегодня обеденный стол у Ниттиса украшен пышным
букетом хризантем, такого бледно-желтого оттенка, что они ка
жутся белыми, а на лепестках у них чуть лиловатая каемка;
я любовался и любовался этим букетом, не мог глаз отвести от
него: он напоминал бледность посиневшего от холода детского
личика.
Как-то на днях мне говорили, что теперь в Англии затягива
ние веревочной петли на виселице производится механическим
способом. Это поистине прогресс, при котором уже нечего
опасаться пробуждения человеческих чувств у палача.