Дневник. Том 2
Шрифт:
ный. Пелажи куда-то вышла. Звонит дверной колокольчик,—
звонит, звонит, но я не встаю. Когда же колокольчик умолкает,
страх снова охватывает меня. Мне начинает казаться, что это
Шарпантье приходил сообщить мне о запрещении книги. Бес
покойство так и не покидает меня до самого обеда, на котором
я застаю все семейство Шарпантье в самом безмятежном рас
положении духа.
Понедельник, 26 марта.
Напрасно я надеялся,
чат по отношению ко мне свирепую критику. Ничуть не бы
вало, и я теперь уверен, что последняя горсть, которую бросят
на мой гроб, будет горстью оскорблений.
Сегодня вместо присяжного критика со статьей в газете вы
ступает г-н де Пен, этот знаменитый банкрот, и заявляет, что
находит у меня только грязь, грязь и грязь!
Вторник, 27 марта.
Сегодня передовица в «Голуа» *, применяя коварный метод
оборванных цитат, изображает меня неким маркизом де Садом
и привлекает к моей особе внимание генерального прокурора
Республики. И кто же подписывает эту обвинительную речь?
Тарбе, это ядовитое сало, по выражению Сен-Виктора, тот са
мый, который таскает с собой по всем премьерам омерзи
тельную шлюху, столь хорошо известную всему Парижу. О, це
ломудрие журналистов, подобных Тарбе и де Пену, сколько в
нем скрыто злобы против честных людей!
Можно только удивляться, что ни один из этих святош не
утверждает, что я сам содержу дом под крупным номером на
авеню Сюше или же состою в нем пайщиком, и следовательно,
книга только для того и написана, чтобы способствовать про
цветанию этого заведения.
Суббота, 31 марта.
Весь день в каком-то мучительном томлении — каждую ми
нуту, при каждом звонке ждешь известия о катастрофе и во
рту ощущаешь горечь; минутами готов узнать самое худшее,
лишь бы с этим было покончено.
248
Как видно, такова уж моя судьба — иметь только сомни
тельный успех, подобный успеху «Анриетты Марешаль» или
«Девки Элизы», когда законная радость от выполненной работы,
от появления в свет твоего произведения, от шума вокруг него
отравлена свистками или угрозой судебного преследования.
И все же как возбуждает и пьянит такой грубый успех, са
мый вид твоей нагло выставленной напоказ книги, которая, как
тебе шепчет внутренний голос, затмевает все другие. Сегодня
на одном из новых бульваров я видел большую книжную лавку,
во всех витринах которой, бросаясь в глаза, красовалась од¬
на лишь книга, моя «Девка Элиза», и перед взором
ливающихся прохожих представало только одно имя — мое
имя.
Довольно, пора уже преодолеть всякие мещанские опасения,
дурацкие страхи! Я создал замечательную книгу, и будь что
будет. Что бы ни говорили, я верю, что мое дарование окрепло
в перенесенном горе, в несчастии... Да, мы с братом возглавили
литературное направление, которое возьмет верх над другими,
станет не менее значительным, чем романтизм. И если мне суж
дено прожить еще несколько лет и подняться от низменных
сюжетов и вульгарной среды к изящной реальности, приложив
и здесь мой метод беспристрастного анализа, тогда старой
моде — могила! — с условностью, с глупой условностью будет
покончено раз и навсегда.
Воскресенье, 1 апреля.
Кто поверит впоследствии, что «Девка Элиза» вызвала це¬
ломудренное негодование даже такой газеты, как «Тентамар»? *
Среда, 4 апреля.
В своей записке Бюрти сообщает, что хотя мою книгу осно
вательно щипали в министерстве, однако судебного преследо
вания не будет. Это мало успокаивает меня: достаточно слу
чайного каприза кого-либо из властей предержащих, достаточно
статьи Вольфа в «Фигаро», чтобы изменить решение. < . . . >
Понедельник, 16 апреля.
Сегодня вечером на веселом дружеском обеде, даваемом в
честь Флобера, Золя и меня *, молодые писатели-реалисты,
натуралисты: Гюисманс, Сеар, Энник, Поль Алексис, Октав
Мирбо и Ги де Мопассан, — провозгласили нас во всеуслышание,
249
провозгласили нас троих крупнейшими мастерами и учителями
нашего времени. Итак, нам на смену уже выходит новый отряд
писателей.
Понедельник, 23 апреля.
Я уже было успокоился, считал, что гроза миновала, и
вдруг Гранье де Кассаньяк подал жалобу с вопросом, почему
не возбуждено судебное преследование против «Тентамара» за
статью «Девка Элизабет». Вслед за этим генеральный прокурор
Республики предъявил «Тентамару» формальное обвинение *.
«Тентамар», насколько мне известно, для своей защиты тотчас
потребовал приобщить к делу экземпляр моего романа вместе