Дневник. Том 2
Шрифт:
века. <...>
Воскресенье, 1 ноября.
< . . . > Японская хризантема — цветок, нисколько не похо
жий на обычную мещанскую хризантему с ее жесткими, геомет
рически правильными, как у астры, лепестками. Вот белая, не-
380
обычайно тонкая, словно из мятого шелка, вот розовая, совер
шенно очаровательная, с болезненным бледно-фиолетовым от
ливом, а вот пунцовая, с сердцевиной цвета старого золота.
Эти
хохолки болотных птиц, в своих томных изгибах таят особое
очарование, некий соблазн, присущий оригинальным, необык
новенным и экзотическим творениям природы. К тому же их
окраска не похожа на окраску обыкновенных цветов — скром
ных цветочков, созданных господом богом; это усталые, болез
ненные, блеклые тона, в них есть что-то искусственное, салон
ное, — они пленяют декораторов в эпохи клонящихся к закату
цивилизаций. <...>
Среда, 11 ноября.
< . . . > Кларети — директор Французского театра! Что ж,
это должность, солидная должность, — вот к чему всегда стре
мился этот делец от литературы, которого изящная словесность
привлекала лишь потому, что он считал ее более доходным
предприятием, нежели его торговый дом на улице Паради-Пу-
ассоньер *.
Суббота, 14 ноября.
На этих днях «Газетт де Франс» поместила злобную, раз
носную статью о «Письмах» моего брата, написанную все тем
же Понмартеном *. Просто поразительно, что этот католик и ле
гитимист, этот авиньонский дворянин проявляет такое отсут
ствие добросовестности, такое глубокое лицемерие и любовь к
клевете. В свое время по поводу небольшой зарисовки в книге
«Мысли и ощущения», зарисовки, сделанной с натуры, зимой,
в парке графа д'Осмуа, где было сказано: «Я люблю слушать,
как вся опушка щебечет и соловьится, когда птицы наперебой
прощаются с солнцем», — он обвинил нас в том, что мы напу
стили соловьев во французские леса в январе месяце. Таков
излюбленный прием его критики. Точно так же, разбирая
«Письма» моего брата, он иронизирует, приписывая ему сле
дующую «мысль»: «Кстати, тиражи на бумаге «верже» ничего
не стоят, когда книга не продается», а дальше он допускает яв
ный промах, приводя определение жизни, данное моим братом:
«кошмар между двумя безднами небытия» * — мысль, которая
привела бы Понмартена в восхищение, будь она подписана Па
скалем...
Право, этому критику следовало бы быть менее кровожад
ным
381
признательность: ведь это мы, через год после опубликования
его «Литераторов», подали ему мысль написать «Четверги гос
пожи Шарбонно» * — единственную книгу, которая принесла
ему успех в литературе.
Воскресенье, 15 ноября.
Сколько народу толпится все это время у меня на Чердаке:
Доде, Мопассан, де Бонньер, Сеар, Боннетен, Робер Каз, Жюль
Видаль, Поль Алексис, Тудуз, Шарпантье. К концу этих чисто
мужских сборищ — капля женского очарования: жены заез¬
жают за мужьями. Сегодня похитительницами мужей были гос
пожи Доде, де Бонньер и Шарпантье. Женщины выглядят,
право, очень мило на этом фоне и прекрасно гармонируют с об
становкой... Но большинство моих гостей все-таки просят,
чтобы женщины приходили попозже и еще попозже. <...>
Когда-нибудь я все-таки дам себе волю и вставлю в этот
дневник несколько горделивых и мастерски написанных стра
ниц, где покажу все своеобразие, оригинальность и самобыт
ность наших с братом дарований, покажу, какое глубокое влия
ние оказало на литературные и художественные вкусы нашего
века это смешение и сплав наших двух натур. Ибо мы можем во
всеуслышание заявить, что склонности и вкусы современной
интеллигенции внушены нами из глубины нашего безвестного
рабочего кабинета, с помощью книг, которые почти не раску
пались.
Среда, 18 ноября.
Майор Риффо говорил мне, что он часто беседовал о «Шери»
с женами офицеров, своими приятельницами, которые откро
венно делились с ним впечатлениями об этой книге. Одна из
них сказала: «Да, конечно, чувства, описанные господином Гон
куром, — это подлинно женские чувства, но только выражены
они слишком четко, в них нет той неопределенности, которая
присуща нашим ощущениям... Женские чувства как бы омуж-
чинены автором». Вот, вероятно, самый справедливо отмечен
ный и тонко понятый недостаток книги, и, как видите, обнару
жил его отнюдь не литературный критик.
Четверг, 3 декабря.
Одна мысль неотступно гложет меня: спасти от забвения
имя Гонкуров, пережить самих себя всеми доступными чело
веку средствами: в нашем творчестве, в учрежденных нами пре-