Дневник. Том 2

де Гонкур Эдмон

рится, что не следует гравировать такой-то листок, чтобы не

получилось пятна, не следует делать того-то и того-то, — про

изведения эти очень интересны. Вам бросается в глаза под

линная оригинальность этого неуловимого, раздробленного

рисунка, который, несмотря на то что он сделан с натуры, на

поминает причудливые линии, вычерченные в воздухе взма

хами

кнута; продолжая прямые штрихи, падающие вокруг фи

гур, они подчеркивают движение ног у мужчин и колыхание

длинных платьев у женщин и кажутся то узлами, то клубками

этого опутавшего их кнута.

ГОД 1 8 8 6

Среда, 20 января,

Поль Бодри писал то под Корреджо, то под Веронезе, но ни

когда не имел собственного почерка, несмотря на темперамент

истинного художника. Его плафон в особняке маркизы де Пай

са — это лишь подражание; подражание талантливое, быть

может почти гениальное, но, когда смотришь на него, кажется,

будто это плафон «Торжествующая Венеция» *, скопированный

Лемуаном. Что касается росписей в Опере, то я их воспринимаю

как безвкусное применение рисунка в стиле Микеланджело для

изображения типа кокотки с улицы Сен-Жорж. <...>

Среда, 27 января.

Сегодня вечером Поль Бурже говорил мне о своем желании

создать серию романов по образцу бесхитростных романов про

шлых лет, — таких, как «Адольф» *, например, — но усложнен

ных нервным напряжением наших дней. < . . . >

Рассказывают, что сейчас все произведения бывшего рома

ниста Поля Феваля подвергаются суровой чистке и что «Лондон

ские тайны» *, очищенные от всех безнравственных сцен, ка

кими пестрят романы, написанные для газеты «Сьекль», от

правляют целыми тюками в семинарии и духовные училища в

качестве чтения для воспитанников. Вот обращение в истинную

веру, которое окажется прекрасной коммерческой сделкой!

Среда, 10 февраля.

Мне очень хотелось бы добиться от издательства Дидо, чтобы

«Женщина в XVIII веке» была оформлена художественно и со

вкусом; но до сих пор из всех моих попыток хоть сколько-ни-

390

будь прилично издать мои книги так ничего и не вышло *.

«Рене Мопрен», которая была иллюстрирована настоящими

офортами, не шла, ну просто совсем не шла; мне не удалось из

дать «Сестру Филомену» у Конке и еще один роман у Жуо

лишь потому, что я требовал, чтобы для них заказали не такие

пошлые иллюстрации, какие мне предлагали. Теперь при

ходится смириться, и если братья Дидо тоже

захотят подсунуть

мне какую-нибудь мерзкую мазню, я попытаюсь слегка ткнуть

их в нее носом, а потом умою руки. Пусть XX век сам позабо

тится о нас.

Сегодня вечером Бурже с таким лихорадочным беспокойст

вом говорил мне о своем романе *, об обстоятельствах, которые

могут повредить его успеху или помешать его продаже, что я

почувствовал к нему искреннюю жалость. Бедный малый!

В нем нет высокомерной независимости самоуверенного чело

века, умеющего плевать на всех и вся! Он преисполнен лакей

ского почтения к чувствам, предрассудкам и верованиям свет

ского общества, тех ничтожных самцов и глупых самок, среди

которых он живет. <...>

Ренан сделался официальным восхвалителем Гюго *, —

право, это уж чересчур забавно. Здесь, в этом самом дневнике,

описан обед у Маньи, на котором он только и твердил, что Гюго

абсолютно бездарен. Просто диву даешься порой, как этот Ре

нан умеет лизать зад у баловней судьбы!

Среда, 17 февраля.

Мой дорогой сорвиголова Доде, по существу, очень робок в

литературе. Забавно смотреть, как он произносит речи, пишет

предисловия, ссылается на «Саламбо», твердит и устно и в пе

чати, что я мог бы написать такой же правдивый роман из эпохи

XVIII века, как и на материале века XIX, — и все для того,

чтобы убедить самого себя, что это возможно, и чтобы набраться

смелости сесть за исторический роман о Провансе *, который

ему так хочется написать. < . . . >

Среда, 23 февраля.

В поезде читал напечатанный в газете отрывок из «Творче

ства» Золя: художник заставляет позировать жену и поносит

ее за то, что живот у нее обезображен материнством (сюжет

уже использованный, но иначе, в «Манетте Саломон»). Этот

отрывок, весь состоящий из грубой брани, оставляет тягостное

391

чувство отвращения, какое испытываешь, став невольным сви

детелем ссоры низких и распущенных людей. Такова особен

ность Золя: диалог у него всегда сделан рукой ремесленника, а

не художника. Речь художника может пестреть ругательствами,

она может быть низменной, но под этими ругательствами, под

низменностью выражений должно быть нечто отличающее, вы