Дневник. Том 2
Шрифт:
строения книги. И смею утверждать, что никто не сравнится
со мной в искусстве сколотить том. В подтверждение моих
слов могу сказать одно: сравните написанные мною биографии
актрис * с биографиями женщин, которые были созданы моими
современниками.
Понедельник, 27 июля.
Уезжаю на две недели в Шанрозе, к Доде.
Дом Доде, вернее, дом г-на Аллара, его тестя,— большое
белое, довольно невыразительное
ленных к нему флигельков, чуланов, навесов, пристроек, соеди
ненных бесчисленными переходами, ступеньками, лестницами,
ведущими вверх и вниз, и дверями, пройти через которые че
ловек чуть выше среднего роста может только нагнувшись, —
дом, приспособленный для того, чтобы разместить три семьи
с целой кучей детей.
За этими постройками — большой сад, или, скорее, малень
кий парк; вход в этот парк — четыре ступени вверх, разрыв
в стене высоких деревьев и раскинувшийся внизу цветник, —
так напоминает театральную декорацию, что Доде, пока он
был еще здоров, собирался даже сыграть там нечто вроде
итальянского фарса собственного сочинения.
374
В верхнем этаже находится кабинет Доде — крошечная
комната с соломенным стулом перед маленьким столиком на
высоких, похожих на ходули ножках; этот столик доходит пи
сателю чуть не до подбородка, чтобы ему, при его близоруко
сти, было удобно работать. Доде говорит мне о счастливых ве
черах, проведенных им здесь с женой после дневных трудов и
скитаний по Сенарскому лесу. Долго, с любовью рассказывает
он мне о безмятежных супружеских вечерах, проведенных в
этой маленькой комнате у большого уютного камина, о после
обеденных часах, когда жена штопала чулки Леона, а сам он,
держа мальчика на коленях, рассказывал ему сказки; потом
ребенка укладывали спать, жена бросала шитье, супруги сади
лись за рояль, занимавший целый угол комнатушки, и музици
ровали до глубокой ночи.
Воскресенье, 2 августа.
Доде сказал мне, что ему надоело работать над «Сафо».
Сейчас ему больше всего хотелось бы переделать для театра
«Руместана», — он считает это своей лучшей книгой. Пьеса,
которую он задумал и уже видит перед собой, была бы исто
рией постепенного взаимного отчуждения любящих северянки
и южанина. Юг склонен к многоженству, Север к единобрачию.
Самое пикантное в работе над этой пьесой состояло бы в том,
что Доде привлек бы к работе свою жену, заставил бы ее
написать роль северянки, а сам выразил
южанина. Затем перипетии: любовь молодой свояченицы, ко
торая тянется к Руместану в силу родства темпераментов,
а в конце — жена прощает его, но умирает от сердечной
раны.
Жеффруа и Мюллем приехали к нам на воскресенье. Жеф-
фруа, в ответ на свои статьи о «Жерминале», получил письмо
от Золя, в котором тот пишет, что его целью было не более не
менее, как возвратить человека на место, предназначенное ему
во вселенной. Ей-богу, он просто помешался от гордыни.
В связи с беседой о новом романе Золя, которую хотела полу
чить от меня «Фигаро», но которой я не дал, Золя, даже не
предупредив меня, послал письмо в эту газету, где заявляет,
что его книга «будет не рядом акварелей и офортов» (это он
намекает на «Манетту Саломон»), а «глубоким психологиче
ским исследованием» и еще чем-то весьма замечательным, я
уж позабыл чем именно. Подобные вещи предоставляют пи
сать издателям на четвертой странице, но писать их самому
о себе, значит, потерять всякий стыд. Ну, ну, мой грандиозный
375
Золя, попробуй-ка создать хотя бы такую психологию, как у
супругов Кориолис и у Манетты! < . . . >
Четверг, 6 августа.
Наши отношения с Доде достигли той степени близости,
когда можно безмолвно сидеть рядом друг с другом, наслаж
даясь тем, что мы вместе, но не испытывая потребности выра
зить свои чувства и заполнить пробелы в беседе пустыми сло
вами.
Пятница, 7 августа.
Сегодня Доде пригласил Сеара и Жеффруа позавтракать
у «Старых холостяков» — в ресторанчике на берегу Сены, по
выше Корбея; этот ресторанчик, где посетители сидят под
большими, кругло подстриженными деревьями в увитых зе
ленью беседках, напоминает одно из тех мест, куда в XVIII
веке приходили полакомиться свежей рыбой с луковым соусом.
К концу завтрака в заросшей хмелем беседке, где мы
устроились, завязалась очень интересная беседа о театре; го
ворили, что две высочайшие вершины театра, достигнутые че
ловечеством, — это театр Шекспира и Мольера, и возможно,
что оба драматурга обязаны своим величием тому, что сами
были актерами, привыкли творить стоя на подмостках и, сочи