Дни гнева, дни любви
Шрифт:
Я думала, думала, и меня вдруг осенило: черт возьми, а ведь в жалком положении оказываюсь не я, а он! Это он ходит за мной повсюду, находит даже в Вене, платит за удовольствие быть на маскараде. Вся тревога моя прошла, я обернулась, рассмеялась ему в лицо. Мне действительно было весело. Это была какая-то шальная, злая веселость – вероятно, следствие опьянения.
Он до боли схватил меня за руки.
– Снова смеетесь? Срок нашего пари еще не вышел, и мой особняк в Сен-Жермене пуст. Он ждет вас, моя дорогая, и когда вы придете туда, вы не будете
– Вы скорее окажетесь в аду, чем я когда-нибудь приду к вам за чем бы то ни было, господин Клавьер.
Он с наглостью, которой я даже от него не ожидала, прижал меня к себе.
– Ад вскоре наступит для вас, – прерывисто прошептал он. – Зря вы со мной танцевали, дорогая. Я, можно сказать, воочию убедился, что такого гибкого нежного стана, как ваш, – еще поискать… Так неужели вы, мой ангел, думаете, что я уступлю?
– Придется, – проговорила я насмешливо.
– Значит, борьба продолжается?
– Какая борьба? Я даже не заметила, что с кем-то воюю.
– Ну, так очень скоро заметите. Когда вы вернетесь в Париж, то обнаружите там небольшой подарок – счет на пятьсот тысяч ливров. Вам придется их уплатить, моя дорогая. Ваш муж наделал немало долгов, покупая вам сногсшибательные драгоценности. Уж и не знаю, что это было с его стороны – любовь или ненависть. Может, он предвидел, чем это для вас обернется?
Он, наконец, отпустил меня, и я пошла прочь, даже не задумываясь над его словами. Они вылетели у меня из памяти в одну минуту.
Голова у меня кружилась. Чувство ирреальности, сказочности все возрастало. Мерцание карнавальных огней, сияние блесток в бархате ночи, журчание фонтанов и мелькание маскарадных масок создавали иллюзию сказочного водоворота, волшебства, похожего на то, что испытала Золушка в фантазиях господина Перро. Я остановила лакея, взяла с подноса бокал токайского и стала пить, пить, пить… Мне хотелось забыться, хотелось быть опьяневшей, чтобы глубже погрузиться в то, что происходило вокруг меня.
Поставив бокал, я тихо рассмеялась. Разве можно было не смеяться на маскараде? Я чувствовала на себе мужские взоры, скользящие по всему телу – от глаз и волос до груди и туфель. Выпитое вино горячей волной пробегало по жилам. Я была пьяна и знала об этом, но нисколько не стыдилась. Кто посмел бы быть серьезным и трезвым здесь, среди умопомрачительной иллюминации Шенбрунна, жарких вздохов и самых зажигательных танцев? Веселая музыка из последней оперы Моцарта окутывала сознание приятным туманом. Я смеялась… Сейчас мне не нужен был никто, даже встреча с Клавьером казалась безразличной. Я погружалась в собственное странное возбуждение, в наркотическую чувственность, пикантную и острую.
– Вы совсем забыли обо мне, дорогая кузина, – услышала я жаркий шепот у своей щеки.
– Ах, Кристиан!
Я почувствовала, что едва держусь на ногах. Меня шатало. Я оперлась на его руку и закрыла глаза. Он обнял меня за талию.
– Что это вы так таинственно улыбаетесь? Празднуете свою победу?
– Какую победу?
– Над
– О, довольно! – взмолилась я. – Вам бы быть поэтом…
– А читал ли вам кто-нибудь сонеты при луне, дорогая? Хотя бы стихи Петрарки? Он был бы согласен со мной. Ваши волосы – золото, ваше лицо – теплый снег, зубы и уста – жемчуг и розы. Вы – солнце, а я – снег, тающий под его лучами. Моя любовь – огонь, а я сам – воск, растапливаемый этим огнем…
Я лукаво взглянула на графа.
– Похоже, Кристиан, вы были плохим школьником. Из всего Петрарки запомнили только одни отрывки, да и те в прозе.
– Неправда. Просто я на ходу выбираю то, что подходит вам.
Улыбаясь, я пожала плечами. Потом оглянулась по сторонам. Маскарад явно завершался, я уже видела, как отъезжают экипажи. Должно быть, сейчас никак не меньше четырех утра. Я взглянула на графа. Как все-таки хорошо, что он со мной, что я не одна…
– Отвезите меня домой, – попросила я томно.
Его рука сжимала мою талию, пока мы шли к карете, и от этого прикосновения мягкие волнующие токи пронизывали тело. Я даже не ожидала, что присутствие Дюрфора будет так волновать меня. Эта теплая сильная рука… Как приятно, что он меня поддерживает!
Он усадил меня в карету, крепко прижимая к себе. Я была немного не в себе от вина, и моя голова невольно склонилась графу на грудь. Сильные пальцы стали нежно перебирать мои волосы – эту ласку я всегда просто обожала.
– Она была душистей роз, – пробормотал он строку из Бернса. – Чем пахнут ваши волосы? Розами? Фиалками? Цветочным нектаром?
Я молча слушала эти слова и улыбалась. Да и какой женщине не было бы приятно? К тому же, я очень давно такого не слышала. Он просто внушал мне, что я красива, что я соблазнительна.
Он взял мое лицо в ладони, заглянул мне в глаза, но, вероятно, ничего там не разглядел. Его губы мягко разжали мои, проникли в них с такой страстью, что я едва не задохнулась. Он целовал меня. Долго, на одном дыхании, со столь быстро возрастающей страстью, что я не поспевала за ним… Мне было трудно дышать, грудь высоко вздымалась. В этом было что-то нервное, неспокойное. Я не погружалась в негу, напротив, какое-то излишнее волнение овладевало мною. Никак не удавалось найти удобную позу… Это вносило в происходящее оттенок нервозности, едва ли не суетливости. Он заметил это.
– Что с вами? – спросил он, осторожно расшнуровывая мое платье. – Может, вам мешает свет?
Мои губы утвердительно дрогнули. Кристиан погасил фонарь, и карета озарилась темно-синим светом ночи.
Руки Кристиана приникли к моей обнаженной груди. Он целовал меня, я чувствовала порывистые ласки его ладоней, особенно волнующие прикосновения к соскам, набухающим под его пальцами. Нет, все-таки это было не то… Я напряглась в его объятиях, изогнулась всем телом, выражая свое несогласие.