Дни гнева, дни любви
Шрифт:
– Хорошо, – сказала я задумчиво. – Вы можете идти. Я сама подумаю над всем этим.
Когда он ушел, я потушила в кабинете все свечи, кроме одной, – мне всегда легче думалось в полумраке. Но на этот раз даже темнота не помогла. Я никак не могла сосредоточиться, расхаживая взад-вперед по кабинету и ломая пальцы. В голове возникали лишь обрывки мыслей. Клавьер… Пятьсот тысяч, особняк, драгоценности… И того, и другого было жаль. Да и вообще жаль было расставаться с чем-либо, тем более под нажимом Клавьера. Это казалось мне чересчур унизительным. Была и другая сторона вопроса. До сих пор революция,
Я услышала шаги в коридоре. В дверях показался белый чепец Маргариты.
– Мадам, я пришла сказать вам, что…
Она осеклась, увидев, что я встревожена, и лицо ее смягчилось.
– Что это вы в потемках сидите? И о чем думаете? Я недовольно качнула головой, не отвечая.
– Забудьте вы об этом Клавьере, – бойко затараторила Маргарита, не оставляя мне времени даже на то, чтобы удивиться, откуда ей об этом известно. – Слыханное ли дело, чтобы такая знатная дама печалилась о том, где ей взять деньги! Да вам же стоит сказать об этом королеве, и у вас будет хоть целый миллион… Вот вы как побледнели-то от этих мыслей!
Расширенными от изумления глазами я смотрела на Маргариту. Боже, что это за женщина. Я, вероятно, совсем сошла с ума, если даже не вспомнила о том самом простом выходе, который предложила она. Ну конечно, есть же еще во Франции королева. Она поможет мне. Да если бы я знала, что дело так обернется, я бы выпросила что-нибудь и у Леопольда. И у отца, который, судя по всему, недостатка в деньгах не испытывает. Хотя нет, у отца, вероятно, просить не следовало бы… Впрочем, сейчас это не должно занимать меня. Я вспомнила о Марии Антуанетте – и это главное.
– Да-да, – произнесла я вслух, – ты права. Ты просто золото, Маргарита.
– Так я помогла вам?
– Ты просто спасла меня, дорогая. Я понятия не имела, что мне делать. А ты… что ты хотела сказать, когда шла сюда?
– Я не принесла вам ужин, мадам, потому… потому что адмирал вернулся домой. Он там, внизу. И я подумала, что вы, пожалуй, захотите к нему спуститься.
– Он один? Без женщины? Маргарита удивленно уставилась на меня.
– Один, мадам. А что еще за женщина такая?
– И он никогда не приводил сюда женщин?
– Никогда, мадам, – ответила она.
Подумав какой-то миг, она с негодованием добавила:
– Да что вы такое говорите, милочка! Приводить сюда женщин? То, что он здесь целыми неделями не бывал, – это правда, но никаких женщин я не видела. Еще чего! Это только через мой труп могло случиться.
Я вздохнула. Приходилось отвергнуть предположение о том, что Тереза шпионила. Клавьер все это сделал, чтобы посмеяться и надо мной, и над Франсуа. Впрочем, меня мало задевает то, с кем адмирал проводит ночи. Но, если предположение о Терезе отпадало, приходилось снова задуматься над тем, почему Клавьер знает обо мне «все». Я вновь вернулась к версии о продажной прислуге. Я подозревала, что в доме
– Я спущусь, Маргарита, – сказала я решительно. – Пожалуй, мы с адмиралом поужинаем вместе.
В окно столовой светила луна – желтый пронзительный круг на темном ночном небе с черными облаками. На фоне ночи силуэты деревьев в саду казались зловещими. Слышно было, как трепещет листва на ветру. Начиналась гроза.
Франсуа стоял у окна, в полумраке красновато мерцал огонек его сигары. Я по одной позе адмирала определила, что он не совсем трезв. Да и чего ради, будучи трезвым, ночью вовсю раздвигать портьеры на окнах.
Гулко ударил гром, и ослепительно-голубой свет молнии озарил весь дом. Дождь настойчиво забарабанил по стеклу. Слышно было, как гнутся деревья под ветром. Через поднятую раму окна свежий воздух вихрем ворвался в комнату, развеял мои юбки.
Я вошла в столовую.
– Закройте окно… Полагаю, брызги дождя уже достаточно вас отрезвили.
Он опустил раму и повернулся ко мне. Лица его не было видно. У меня не было ни малейшей догадки о том, что он думает.
– Вы вернулись? – спросил он.
– Да.
– А где же вы были почти два месяца?
– В Бретани, в Сент-Элуа. Там надо было уладить кое-какие дела. Кроме того, мне кажется, вам должно быть безразлично, где я была.
Я говорила спокойно, но очень холодно. Он пожал плечами, словно давал понять, что ему действительно безразлично. Воцарилось молчание. Я, чтобы поддержать разговор, оглянулась по сторонам.
– Надеюсь, сударь, вы не возражаете против того, чтобы мы вместе поужинали. Как бы там ни было, нам есть о чем поговорить.
– Я пришел сюда только по этой причине.
Стало быть, мы оба хотели одного и того же – разговора. Право, я начинала думать, что все пройдет легче, чем я представляла.
Я позвонила, вызывая прислугу, и мы сели за стол. Дворецкий бесшумно двигался вокруг нас, наполняя наши бокалы вином и зажигая на столе свечи в канделябрах. Подали легкий ужин. Мы стали молча есть – молча по двум причинам: во-первых, хотелось говорить без свидетелей, во-вторых, нам обоим надо было собраться с мыслями. А я вдруг вспомнила тот давний февральский вечер, на который возлагала столько надежд. Тогда тоже был сервирован ужин, горели свечи, сиял хрусталь… Вот только я тогда была другая. Я тогда еще на что-то надеялась. А теперь Франсуа был мне неприятен, и в моей голове часто возникало искреннее недоумение: как могло случиться так, что я стала его женой?
Когда подали сыр, молчание, наконец, было нарушено, и нарушил его Франсуа, чего я никак не ожидала.
– Сюзанна, – почти официально сказал он, отказываясь от прежнего кратко-небрежного «Сюз», – я имею все основания считать, что наш брак оказался неудачным.
Я так и замерла с кусочком сыра у рта. В глазах у меня застыло удивление. Подумать только, он заговорил как раз о том, что имела в виду и я.
Отложив салфетку и откидываясь на спинку стула, адмирал произнес:
– Вероятно, вам это неприятно слышать, и вы спросите, почему я именно так думаю. Я объясню.