Дни гнева, дни любви
Шрифт:
– Немного умею, – призналась я важно.
С каждой секундой его предложение, встреченное мною поначалу не слишком серьезно, становилось все более привлекательным. Действительно, что в нем такого несерьезного? Мне ничто не мешает на время уехать из столицы, отдохнуть, побывать в Сент-Элуа… Вот только…
– Как вы полагаете, – спросила я задумчиво, – до отъезда короля мы успеем вернуться?
– Мы обязаны вернуться, стало быть, успеем, моя дорогая. Я сияющими глазами взглянула на Дюфора.
– В таком случае, почему бы и нет, Кристиан?
ГЛАВА
В КРАЮ ВЕЧНЫХ ТУМАНОВ
Стрела вынесла меня на вершину холма и остановилась, закусив удила. Я перевела дыхание, небрежным движением поправила волосы, выбившиеся из-под шляпы. Легкий шарф ласково щекотал мне шею. Ветер бил прямо в лицо – сильный, прохладный.
Кристиан уже был внизу и смеялся, глядя на меня. Его породистая гнедая лошадь не была взмылена, несмотря на бешеную скачку.
– Кажется, моя лошадь немного проигрывает вашей, – крикнула я, придерживая шляпу, чтобы ее не сорвало ветром.
– Моя более вынослива. Но по сравнению с вашей – просто уродлива, – любезно ответил он. – Я жду вас, мадам!
Я пришпорила Стрелу и быстро поскакала вниз, в долину. Ветер перекатывал колосья пшеницы. Вдалеке, возле самых сланцевых гор, похожих на окаменевшие гребни морских волн, простирались красноватые поля гречихи. А еще дальше, у подножия другого холма, окутанного зыбкой синей дымкой, зеленела дубовая роща – начало Гравеля, одного из знаменитых лесов Семилесья.
Здесь я даже дышала с истинным наслаждением. Ничего не было лучше, чем этот бретонский воздух, – пропитанный запахами травы и хвои, напоенный влажным и соленым дыханием океана.
Наклонившись с лошади, Кристиан обнял меня за талию и с силой привлек к себе. Моя щиколотка оказалась плотно прижатой к его ноге. Лошади фыркали, недовольные подобной позой.
– Вы так взволнованы, – прошептал он.
– Да. Хорошо, что мы приехали сюда.
Я невольно покачнулась в его сторону. Он поцеловал меня – кратко, мимолетно, потом его голова опустилась, и губы Кристиана жарко припали к плавной впадинке между моими грудями, там, где вырез амазонки был заколот тяжелой камеей.
Сквозь приятное волнение, охватывающее меня, я еще успела уяснить, что сейчас не место и не время.
– Ах, как это неблагоразумно, Кристиан, – произнесла я не без лукавства, мягко отстраняясь, – мы ведь почти на виду.
– Здесь? Среди этих дремучих лесов?
– Здесь не только леса, и вы сейчас в этом убедитесь. Рукояткой хлыста я указала на дым, вьющийся над деревьями.
– Должно быть, это жилище лесника.
Он нежно поднес мою руку к губам. Этот жест тронул меня больше, чем я рассчитывала, и мне вдруг почему-то самой стало досадно, что до Сент-Элуа еще так далеко. Кристиан был очень хорош в любви – такой нежный, внимательный, терпеливый. За прошедшие дни я достаточно в этом убедилась. И, хотя голова моя по-прежнему не кружилась от любви к кузену, я чувствовала, что привязываюсь к нему все больше и больше. Я стала так неосторожна, что даже не задумывалась о том, что могу иметь ребенка.
Кристиан уже отъехал на несколько туазов, и я, чтобы догнать его, хлестнула Стрелу. Мы снова поскакали – очень быстро, в полный карьер, так, что я едва успевала уклоняться от летевших мне в лицо веток. Очертания странной хижины мелькали
Во дворе хижины какая-то женщина разводила огонь, девочка лет пятнадцати, видимо ее дочь, замешивала густое коричневое тесто. Одеты они были бедно, в одинаковые суконные юбки, передники и белые чепцы. Рядом покуривал трубку бретонец лет пятидесяти, облаченный в обычные для этих мест козий мех до пят и деревянные башмаки с железными подковами. У него было темное, жесткое лицо, чуть искривленный набок нос и глубоко посаженные блестящие глаза.
– Кто вы? – спросила я бретонца на местном наречии. – Вы лесник? Егерь?
– Я лесник, мадам, – произнес он, снимая шляпу, – мое имя Жан Коттро.
– И у кого вы служите?
– У его сиятельства. И у его дочери.
– Стало быть, у меня?
Лесник выпустил целую тучу дыма.
– Так вы и есть наша сеньора? Я кивнула.
– Матерь Божья! Очень давно мы вас не видели, мадам. А что, его сиятельство тоже вернется?
– Принц хотел бы вернуться, но это не от него зависит. Лесник пригласил меня в дом. Я прошлась по двору, с любопытством разглядывая жилище.
– Это моя жена, Жанна, и дочь Франсина… Франсине только четырнадцать.
Прежде чем я успела опомниться, мать и дочь по очереди поцеловали мне руку.
– Вам тут хорошо? – спросила я, обращаясь к леснику.
– Мы всем довольны, мадам. Здесь нам всего хватает.
– Скажите, Коттро, а Сент-Элуа в целости? Его никто не трогал?
Лесник покачал головой.
– Хвала пресвятой деве, нет. Здешние люди еще помнят Бога. Мы все слушаемся священника, а он, конечно же, запрещает делать то, что делают парижане. Оттого в Париже и жизнь пошла такая скверная. Это кара за грехи. Мы – люди простые, мы привыкли, что главный на небе – Господь Бог, главный на земле – король, главный в Бретани – наш сеньор, принц. Если бы новые власти не трогали нас и не забирали наших сыновей в армию, мы бы и дальше жили так, по-старому, без всяких бед.
В его темных глазах полыхнул огонек ярости.
– У вас много сыновей? – спросила я.
– Четыре сына и три дочери. У других бывает и больше.
– А где сыновья? Сверкнув глазами, он ответил:
– В лесах.
Сказав это, Коттро очень энергично запыхтел трубкой, словно пытался этим унять свой гнев. Здесь не любили новых веяний, это я поняла. Здешним крестьянам, фанатичным католикам, не нравились гонения, начинающиеся против неприсягнувших священников.
– А Франсина? – спросила я, желая сменить тему. – Девочке, наверное, трудно вот так, в лесу. Она скоро станет взрослой. За кого же она выйдет замуж в этой глуши?
– Мы все под Богом ходим, мадам. Как он распорядится, так и будет.
– Хотите, я возьму ее в Сент-Элуа? – предложила я. Лесник улыбнулся:
– Спасибо за милость, ваше сиятельство, но что наша Франсина будет там делать? Она не привыкла к роскоши.
– К роскоши? Она красивая девушка. Ей не место здесь. Жан Коттро почтительно мне поклонился.
– Франсина – глупая девчонка, ваше сиятельство. Мы и мечтать не смели, что она окажется в замке.
– Так вы согласны?
– Мы все сделаем так, как вы прикажете, мадам.