Дни мародёров
Шрифт:
Джеймс понял, кто там, но обернуться и посмотреть — значит, подвергнуть свою решимость страшному испытанию.
— Я могу вас попросить? — глухо спросил он, вынимая палочку.
— Разумеется.
— В доме мои друзья. Скажите им, что я вернулся домой и жду их там.
— Обязательно передам, — серьезно сказал Джон, и Джеймс ему поверил.
Говорить ему о том, чтобы он берег Лили, было бы глупо, поэтому Джеймс просто кивнул ему в последний раз и трансгрессировал.
Лили, стоя на коленях на постели, медленно сползла
Раньше она думала, что все эти песни про «забрал сердце», «вырвал душу» и прочая ерунда — просто бред больной фантазии глупых женщин.
Теперь же, когда у нее в груди вдруг образовалась собственная незримая сквозная дыра, она почувствовала огромное родство со всеми этими глупыми женщинами...
— Я буду тебе писать каждый день, — пообещала Алиса перед тем, как уйти. — Все наладится, Лили, понимаешь, все. И мы увидимся еще не раз, так что я не прощаюсь. Ты только не опускай руки. Все будет хорошо...
Лили чувствовала себя так, словно кто-то вынул, разобрал ее душу на части, как паззл, и свалил обратно бесформенной цветной кучей...
С той минуты, как Джеймс трансгрессировал, не сказав ей ни слова, прошел, наверное, уже целый час, но Лили словно и не заметила скользнувшего мимо нее времени.
На той кофте все еще остался его запах. Лили куталась в нее, лежа на покрывале, и постаралась представить, что они снова лежат вместе на траве, и он в любую секунду обнимет ее, и она услышит его голос, почувствует его губы...
— Лили, ты хорошо сейчас чувствуешь? — мама неслышно вошла в комнату и заволновалась, увидев, что дочь неподвижно лежала на постели, кутаясь в теплую кофту. — Лили, ты слышишь?
— Слышу, — едва слышно отозвалась девочка.
— Все уже ушли, — миссис Эванс присела на край кровати. — Может, теперь ты мне расскажешь про этого мальчика, с которым ходила гулять ночью?
Лили удивилась настолько, что смогла вырваться из своего душевного болота и обернуться.
— Откуда ты знаешь?
Мама фыркнула.
— Ради всего святого, дочь, вы так крались, что вас слышало все графство.
— А Алиса сказала, что вся улица, — кисло ответила она, снова отворачиваясь.
— Ну ладно тебе, Рыжик, не прячься. Как его зовут? Почему ты мне о нем раньше ничего не рассказывала?
Лили пожала плечами.
— Лили, мне не нравится твое состояние. Ночью случилось что-то, о чем ты мне не хочешь говорить? — голос ее от тревоги стал выше. — Лили?
— Случилось.
Миссис Эванс мысленно взяла себя в руки.
— И что же?
Лили коротко взглянула в тепло-карие глаза матери и вдруг подумала, что ей можно рассказать все.
Она вытерла лицо и села на постели.
— Мам... Джеймс Поттер спас мне жизнь сегодня ночью.
====== Это – твоя семья ======
«Я жива...»
Эта мысль горячей волной хлынула в пустое, застывшее сознание, и Роксана очнулась.
В просвет между двумя досками
Рассвет...
Роксана закрыла лицо грязными, кисло пахнущими ладонями и разрыдалась – сухо, без слез. С четырех сторон ее окружали обломки, повсюду хранили молчание мертвые зрители, а она лежала и задыхалась в истерике. У нее было такое чувство, будто она проснулась в склепе.
Непонятно, как долго она рыдала вот так. Времени здесь как-будто не существовало. Когда же она немного успокоилась, то смогла проделать в досках небольшую дыру и выбралась на поверхность. При свете дня ночная разруха выглядела в сто раз ужаснее. Над бесконечными телами, обломками машин, кусками сцены и упавшими обгоревшими деревьями курился туман, и пепел плавал в теплой душной тишине, как грязный снег. Тишина, расстилавшаяся в лесу была особенно страшной и какой-то неестественной. Так молчит раненый человек, в лесу обычно всегда слышно возню его обитателей, или шум ветра в деревьях. А сейчас всё застыло и каждый осторожный шаг по пепелищу разносился по этой тишине как сигнал: я здесь, хватайте меня!
— Мирон! — позвала Роксана и испугалась того, как зазвучал в этой мертвой тишине ее голос.
На краткий миг ей показалось, что люди, лежащие вокруг, на земле и под обломками, сейчас отзовутся и встанут, но когда они не отозвались, у Роксаны вдруг начали дрожать ноги.
— Мирон! — снова позвала она, и её голос задрожал.
Инстинктивно она побрела к останкам разорванной в клочья сцены, щурясь в размытые светом сумерки и стискивая на груди куртку.
Сначала Роксана могла видеть только куски декораций, торчащие из земли, словно зубы какого-то великана.
А потом она увидела его.
Мирон Вогтейл неподвижно лежал на груди, повернув голову в сторону и раскинув руки так, словно хотел защитить сцену.
Из его белой спины торчал деревянный обломок.
«Нет...»
Спотыкаясь, Роксана бросилась к нему. На бегу она зацепилась за кусок какого-то провода, повалилась в кучу сажи и досок и, кашляя, поползла вперед, нещадно раня ладони и колени.
«Это был щуплый невысокий парнишка. Ничего в нем не было особенного — тонкие вьющиеся волосы, худое тело. Одно только привлекало внимание — горящие, как уголья в костре, черные глаза, полные беспокойной насмешки и театральной, поэтической грусти».
Скуля от страха, Роксана села рядом с ним на колени.
— Мирон...
Он был абсолютно белым, прямо как мрамор. И таким же холодным. Кровь запеклась на спине и казалась черной.
Роксана протянула к нему руку, но ее сотрясло от ужаса, и она согнулась пополам, раскачиваясь взад-вперед, как в трансе.
«... я не вампир, слышите, не вампир!..»
«... Не трогайте меня! Я не хотел его убивать, не хотел!..»
— Прости, пожалуйста... — пробормотала Роксана, глядя в неподвижное лицо друга. — Прости, прости меня...