Дни яблок
Шрифт:
Я положил руки на её талию и подёргал вверх скользкую на ощупь комбинашку.
— Так ты распоряжаешься? — спросил я. — Только собой или кем-то ещё?
Аня обхватила меня за шею, ловкие пальцы её опять добрались до моих волос, она с силой дёрнула меня за пряди на затылке.
— Всегда мечтала распоряжаться рабами, такими, как гладиаторы, например, — прошептала она. — Двумя, тремя…
— И что бы ты стала делать с двумя грубыми и потными мужиками, или даже тремя? — спросил я, шаря руками по её спине всё ниже и ниже.
Наши
— Не раздумывай долго, можешь узнать сам, — сообщила мне в ухо Аня громким шёпотом.
Родинка надо ртом ожгла меня болью, как искра, и я поцеловал — сначала беззащитную и белую ямку между Аниными ключицами, потом шею, а затем губы — полные, подрагивающие и жадные.
— Надо просовывать язык, — сказала Гамелина по истечении нескольких очень длинных минут. — Я тебя сейчас научу…
— Сама откуда знаешь? — успел прошептать я.
— Много читаю, — шепнула в ответ Аня, и мы принялись за обучение…
… Если вам при гадании на цветах выпал одуванчик — вас ожидают печаль и горечь.
Как назло, мне снились именно они — горечь, страх и одуванчики — в одном котле. Печально, можно сказать, незаслуженно — видно, оттого и горько.
Я проснулся около пяти. В это время тени покидают наш мир, устремляясь вслед за светом лунным — лживым и отражённым, к иным областям, скорее всего, полям тьмы, из которых и явились. Во сне в эту пору более всего меняется суть вещей — запросто предстаёшь мышью или же небольшим драконом, можно медным, заодно и уясняешь: область интуиции — тоже поле тьмы. Чёрные маки. Возможны и асфодели, но серые.
Аня спала неспокойно, что-то бормотала, вертелась и без конца шарила пальцами во сне. Будто что-то искала. Смеха ради я взял её за мизинец. Это палец-ключ. Ухватив за него спящего, можно выпытать всякие тайны. Похоже на разговор с почти незнакомым человеком, который тебе нравится — будто ступаешь по тонкому льду. Надо очень осторожно подбирать вопросы.
Уткнувшаяся в подушку Гамелина в ответ на мои манипуляции сказала нечто сердитое, неразборчивое. Явно старые слова. Вроде по-немецки.
XIII
— Кто установил осень, месяц и день…
Больше всего люблю серенькие осенние утра, с туманом и дождиком — такие меланхоличные, неясные, северные. Сразу ощущаешь — что-то произойдёт. Непременно трагическое — ведь с севера к нам вечно идут неприятности. А зимою — циклоны.
Октябрь катился все ниже. Мы прошли улиток, «Недоросля»; на химии я разбил три пробирки — и был изгнан. До дня рожденья осталось несколько дней, коротких.
— Было бы интересно устроить
— В смысле, вынести табуретки на лестницу и объявить конкурс вопросов? — спросил я.
— Победит «Вы что, захлопнулись?». Я проверяла, — мгновенно ответила Аня. — На это вечер тратить не стоит.
— Сдаюсь, — помолчав минутку, ответил я. — Вечеринка так вечеринка, ты придёшь?
— Я — да, приглашал уже, — миролюбиво ответила Гамелина. — И ещё человек пять просто прибегут, а ещё я хорошо помню, что ты кого-то пригласил отдельно… Ромку, что ли…
— Да, — беззаботно отозвался я. — На субботу.
— Своих куда денешь? — вроде как совсем беззаботным тоном поинтересовалась Аня.
— Не поверишь, — сказал я, — поразъезжались все, как пошептал кто-то.
— Я поверю, — мрачно заметила Аня. — С тобой приходится верить всему. Даже плохому. Особенно… Так что? День рождения отмечаем… прости, отмечаешь? Суббота в силе?
— Это ведь готовить… — закинул пробный каменья, — потом посуду мыть, пол, протирать всякие ложечки.
— Получать подарки, — неделикатно напомнила Аня, — и кривляться, кривляться.
— Что это мы всё о тебе да о тебе, — окрысился я. — Давай уже и обо мне. Смотри: я всё приготовлю, налью-поставлю — потом явится толпа и сожрут всё, колбасу в палас втопчут, подушками швыряться начнут. В мою кошку причём. Помню хорошо, что в том году было. Разбили вазу.
— И кто это себе позволил? — недоверчиво спросила Гамелина.
— Кто-кто… Линничка с Волопаской прошлый раз, — наябедничал я.
— Теперь я понимаю, чего они до весны перья не могли вычесать из себя… жаловались… — понимающе пробормотала Аня. — Говоришь, подушки? Я могу на них посмотреть?
— Два брюшка, четыре ушка, они маленькие, молчаливые и неподвижные, больше сказать нечего. Абсолютно, — быстро произнёс я. — Можешь сравнить их со своими, домашними, я помогу.
Аня посмотрела на меня странно.
— У тебя усы, — глухо сказала она, — сотри их, они тебя старят.
— Это всего лишь какао, — весёлым голосом ответил я, — оно ничего не означает. — И я размазал остатки сладкого напитка. Родинка над губой чуть ощутимой искоркой тепла отозвалась на прикосновение.
— Даник, — совсем сипло сказала Аня, — перестань.
Она перебросила косу с одного плеча на другое, в задумчивости по-заплетала её хвостик. Перебросила косу обратно и вздохнула.
— А что, если я помогу тебе? — спросила Гамелина и посмотрела на меня всё так же странно, впрочем, все близорукие всегда смотрят несколько странно, вроде беззащитно.
— Помоги, конечно, — согласился я, — рука, протянутая вовремя, знаешь ли…
— Предпочту не знать, — отрезала Аня. — Давай обсудим меню. Я так поняла — винегрет отпадает?
— Ну, к чему такое пренебрежение, он, по крайней мере, выходит красиво, — неосмотрительно заметил я.