Дни яблок
Шрифт:
Квартира, несмотря на относительно непозднее время, была погружена в сладкий сон.
— Даже и хорошо, что света нет. Так интересно! Пройдем как по лабиринту, — прошептала Аня.
— И врежемся в стену лбом, — таинственно закончил я, будет «гори-гори ясно».
Гамелина хихикнула и сняла, судя по звуку, сапожки.
— Главное — добраться до кухни, — зашептал я, — там чай, еда и с улицы свет. Хоть какой-то.
Аня хмыкнула и провела по мне рукой, вслепую, сверху вниз, начав со лба.
—
На кухне действительно было светлее. В окно просачивался, мутный от тумана, свет ярких жёлтых фонарей на площади.
— Давай чаю попьём, — прошелестела Гамелина, — у меня всё просто склеилось от этой «Пепси» твоей.
Я нашарил спички, зажёг конфорку и поставил чайник. Синий отсвет огня обнаружил Басю, прытко уклоняющуюся от гамелинских посягательств.
— Что это с ней? — удивлённо спросила Аня. — Одичала или как?
Бася юркнула под тахту и чихнула там злобно, раз и другой.
— Чтоб ты здорова была, — прошептал я, усевшись на пол.
— Яне слышу, что ты там бормочешь? — сказала Аня. — Ты разговариваешь с креслом?
— Да, — ответил я, оторвавшись от разглядывания кошачьих очей. — Ты не поверишь, какое он… оно интересный собеседник…
— Хм… — заметила Гамелина, подойдя поближе, так что я разглядел её ноги, — у нас есть одна старая табуретка, очень старая… так ни слова, за всё время.
— Мне кажется, — быстро сказал я, — она всё время видела одно и тоже э-э-э место. И что она может сказать после этого?
— Будто бы ваше кресло смотрит на вас свысока, — ухмыльнулась невидимая Аня.
— В детстве я не раз с него падал, — ответил я и пошарил руками вокруг себя.
— Гамелина, я нашёл только брелок, — сказал я и протянул ей маленького медного зайца, — а вот куда ты дела ключ?
— Ну, я знаю? — равнодушно протянула она. — Может, дыра в кармане, а может, перчатки скользкие… Ты ж помнишь этот ригель: тяжёлый, длинный…
Кухня наполнилась неверным, удушливым теплом. Я поднялся, выключил конфорку, и зыбкий свет её угас, уступив место полумраку, едва разбавленному далёкими фонарями.
— Можно я возьму ваше варенье? — попросила Гамелина. — У вас всегда такое необычное…
Я молча налил ей чаю и отодвинулся от буфета. Анька опустилась на коленки и принялась рыскать по полкам и извлекать банки из буфета, бормоча: «Так, это клубника, тут слива, а здесь что-то красненькое… Даник, а тут что написано? А, райские яблоки с веточками, это наша банка, Эмма вам принесла…»
Я решил прервать это жужжание.
— Аня, — сказал я, — ну что ты как оса? Чего снуёшься там во мраке?
— Ищу, — глухо сказала сунувшая голову внутрь Гамелина, — у вас тут было такое — зелёное, даже изумрудное, крыжовенное, наверное,
— Это царское, — сказал я, — оно слева, в углу.
— Не вижу, — отозвалась Аня.
— Правильно, — заметил я, становясь рядом с нею. — Ты ж не сыч. В темноте не видишь.
И выпихнул её из тумбы.
— Подумаешь, какой филин, — весело заметила Гамелина, — так где всё-таки варенье?
— Пылын — это рыб или звэр? — ответил я и протянул ей банку.
Аня взяла её, наши пальцы соприкоснулись… «И никакого общего будущего», — снова подумал я. Потянуло копотью и разогретой смолой, и пылью, и кипячёной водой — так всегда пахнет на вокзалах — расставанием и словом «никогда».
— Даник! — донеслось до меня издалека. Я моргнул. Гамелина, стоя у стола, щедро мазала вареньем разрезанную пополам двенадцатикопеечную булочку-рогалик. Я сидел на полу спиной к буфету.
— Даник, — поинтересовалась Аня, — ты всё-таки тормоз или придуриваешься?
— Не скажу, — буркнул я, поднимаясь, — а то тебе страшно станет.
Гамелина завершила ритуальное умащивание рогалика и принялась поскорее обкусывать края продолговатого хлебобулочного изделия — видно, переборщила с вареньем.
— Откуда тебе знать, — сладким голосом спросила она, чего я испугаюсь? Попробуй…
Я протянул руку, кончики пальцев покалывало. Подогретый гормонами и неясностью, дар просился вон.
— Hoc volo, — шепнул я, и пошевелил пальцами. — Во имя звезды зелёной: обращаюсь, прошу и требую.
Банка медленно приподнялась над столом и, словно раздумывая, покрутилась над скатертью вокруг своей оси, справа-налево.
Гамелина застыла, впившись пальцами в бутерброд. Лицо её вытянулось, а глаза сделались будто льдинки — холодные и прозрачные, с одними лишь чёрными точечками зрачков посередине.
Банка поднялась выше и явно призадумалась — затем издала всхлип, булькнула и, повернувшись ещё раз вокруг своей оси с неимоверной скоростью, брызнула вокруг чем-то круглым. Гамелина охнула и выронила свой рогалик. Вареньем вниз. Прямо на «шерсть ламы».
По кухне раскатились ягоды: тугие, спелые, пахнущие летом и безмятежностью — крыжовник.
— Я офигела просто, — тоненько сказала Аня, несколько захлёбываясь словами. — Мне много про тебя рассказывали, но вот такое — летающие предметы — я и представить не могла. Ты видел? Бутерброд! Он просто вырвался из рук. Сам собой! Я теперь вся липкая, хорошо, если через свитер не просочилось. Ну, надо же. А казалось, так мало там варенья…
Я оскорбился.
— Гамелина, — сказал я, — тебе показывать что-то волшебное, только время зря терять. Ты же ничего не видела.