Дни яблок
Шрифт:
— Готовься, — прозвенела ему бубенцами Лида. — Вторая дорожка, третья тумбочка. Шапочка своя. Ныряешь лёжа.
Аня, восставшая от воды, выглядела какой-то нездешней, чуть старше или спокойней, так просто и не поймёшь. Гамелина пару раз отжала мокрый хвост косы, неспешно разделила яблоко и развернула куколку с запиской.
— Хм… — сказала Аня и глянула на меня странно. — Хм… Даже так? Ладно… — и прочла.
А за месяцем — луна,
Мальчик девочке слуга.
«Ты, слуга, подай карету,
Ты, слуга, подай метлу,
Я я карете подмету.
Ты, слуга, подай лимон
И выкатывайся вон».
— Я бы написала по-другому, — обстоятельно заметила Аня. — Но теперь уже всё. И коса намокла. Дайте вытереться мне.
— Старт! — сказала Линник и стукнула Крошку бубном.
Юра, неизвестно зачем, задумчиво снял носки.
— Всегда он так, — тревожно сообщил Чернега, по-прежнему в навывороте. — Ищет свой способ, и вот, что носки сейчас — сильно задумался, значит. На него однажды книжная полка упала — шёл опыт, тёрли магний, а она упала, так он…
Крошка сел возле табуретки, дунул на воду, в последний момент схватился за бортики, словно хотел выплеснуть содержимое посудины или вылить себе на голову, и с размаху плюхнулся лицом в таз. Вода взволновалась и моментально затекла ему за шиворот… Мы увидели как стиснул он пальцы — костяшки побелели, и шрамики от химии стали заметнее. Крошка сделал некоторое усилие — и явился обратно — радостный, мокрый, с яблоком в зубах.
— Уавив доф! — сказал он. Вынул изо рта фрукт, обтёр лицо. — Нос, говорю, ударил, — сообщил Юра. — Странная плотность, меня как не выпускало что-то. Ты добавил в таз крахмал?
— Желатин, — протарахтела вслед бубну Линничка. — Бумажку читай давай, химия.
Юра обтёр рукавом лицо.
— Ази, двази, призи, зизи,
Пятом, мятом, шума, рум,
Дубокрест, марган, варум…
Листики атаковали Юру что осы, будто пытались помешать или сами вчитаться в шуму-рум-варум…
— Опять цвайка, — радостно заявил Ганжа. — Саня, ты чего понаписывал такого? Какие ещё зизи?
— Тоже хочу знать, — скромно заметил Крошка.
Лида кышнула на светляков, заботливо промокнула «ныряльщику» лоб и вытерла свою ладонь о Юрину же спину.
— Не спрашивайте его, — нежным и тонким голосом заметила она. И потрясла бубном в мою сторону. — Пусть сам за своими яблоками пирнет уже. Тогда и поговорим, как вылезет с таза.
От бубна оторвался колокольчик и закатился под кресло. Вели ему устремились листики, но не догнали.
Мне, конечно же, нырять не хотелось… Но одинокое яблоко, стрем но вращающееся в тёмной воде, но раззадоренные искрами от разрезвившихся листиков гости, но Гамелина… и глинтвейн этот. И гул, звон, низкий звук, что неторопливо наполнял квартиру. Надо было
Из глади водной непроглядной, смотрело на меня моё же лица двоилось, троилось и словно отступало — всё дальше и глубже — аж на самое дно.
Яблоко само по себе отплыло к борту и крутилось, непостоянное, фортуновым шаром. Насмешливо. Я нырнул. Вода холодной не была, нисколечки, и сразу залилась в уши. Я фыркнул, услышал чей-то смех, глотнул воды… и упал прямо на песок — мокрый и холодный. Сильно пахло рекой, вокруг косматило туманом, или просто дым стлался. Осенние гуси тянули тоскливые клинья в сером небе, перекликаясь скорбно. Моросило тоскливенько и нехотя. Осенний свет силился быть, получалось как сквозь пальцы — только глазам наказание. Я огляделся. Позади в туман кутались сосны — чёрные-кручёные, в слёзках янтарной смолы; голые вербы — серые и патлатые, всякие заросли непролазные: бузина, репей, осока. Звякнул колокол. С невидной суши или последнего берега — кому как…
На камне — белом с зеленью, посреди песчаной отмели, сидели два мальчика — худых, очень заросших и невесёлых, глазау них были тёмные, как гагат — вестник вероятных бед, и скорые, что птичка королёк. Одеты они были во что-то вроде ночнушек, размера на три больше, чем надо, очень изодранных.
— Ты обронил, — сказал мне один и показал яблоко.
— Без молитвы встал, — хихикнул второй.
— Здрасьте, страсти-чудеса-облака в колодце, — пробурчал я. — Так что, это у вас дно?
— Тут мы дожидаем, — загадочно обронил первый.
— Видимо, давно, — сказал я, — вон как позарастали. Стричься не пробовали?
— Нет, — честно ответил второй мальчик, и река шумно плеснула о камень. — Мы стесняемся.
— Кого тут стесняться? — удивился я. — Крика гусиного?
— Холодного железа, — заявило первое нечёсанное создание.
— И чем занимаетесь, когда не дожидаете? — спросил я, чтобы поддержать беседу.
— Смеёмся тесно, — искренне сказал второй мальчик. — Ногами в воде болтаем, тут иногда такое… звёзды даже видно. Внизу. А что делаешь ты, тритан?
— Сейчас ловлю яблоко типа как, — раздумчиво ответил я.
— Целуется… на сквозняке, — сказал первый мальчик.
— Всякие пустяки творит, — поддакнул второй.
— Да что бы вы понимали, — ответил я. — Бестолковщина. Яблочко верните скоренько, и пока-пока.
— Держи тогда, — сказали они в два голоса, громче, чем мне бы хотелось. — Крепко пока…
И кинули в меня яблоком, как-то единовременно, синхронной слитно. Плод полетел от них ко мне медленно, разматываясь в местном воздухе, словно…
Грязные руки, четыре, вцепились в тоненькую красную нить, длинные, худые фигуры поплелись по отмели, потом по воде, задирая время от времени голенастые ноги — будто цапли. Пересечение вод далось им с трудом — нить задрожала.
— Этого ещё не хватало, — буркнул я. — Куда вы лезете? Сидите, где сидели. Ходит сон по лавке в красненькой рубашке, — начал я. — Дрёма ходит по трубе, она в белом кружеве…
Мальчики заразительно зевнули… и приостановились. Я выхватил яблоко из затянувшегося падения. «Похоже как будто…» — рассмотрел я круглый красный предмет… И отвлёкся.