До новой встречи

Кукушкин Василий Николаевич

Ни малейшего подозрения у Антонины Осиповны не возникло, пока Антон ее ругал. Она молчаливо соглашалась, а положив телефонную трубку, стала вспоминать, сколько труда, заботы ею вложено, чтобы ученики были опрятно одеты. Много ли у нее промахов? Родная мать и то не всегда уследит за сыновьями, а у нее сколько ребят на попечении! Максим Ильич застал сестру-хозяйку мрачной, глаза заплаканы, на голове холодный компресс… Что за напасть? Утром была здорова, шутила, и нате вам! К слезам у Антонины Осиповны прибавились громкие причитания. Максиму Ильичу потребовалось немало труда, чтобы убедить ее в том, что он два дня не подходил

к телефону.

Тяжело переживала обиду Антонина Осиповна. Любое взыскание директора Антону казалось ей недостаточным, она сама придумала наказание. Не поленилась распаковать тюк одежды, списанной в утиль, выбрала гимнастерку поплоше, изрезала ее ножницами, оставив нетронутыми лишь ворот и рукава. Умело смастерив пакет, перевязала его красивой цветной лентой.

После занятий Антон отправился за новой гимнастеркой. Войдя в кладовую, он вежливо поздоровался, робко спросил, не звонил ли Максим Ильич? Получив пакет, он опрометью пустился в общежитие и там, в присутствии всех ребят, развернул пакет. Хохоту было много, Антон не знал, куда глаза девать. Бахвалился, бахвалился, как ловко обвел сестру-хозяйку, а вышло, что сам остался в дураках.

С этого дня началась вражда. Антон терпеливо обдумывал планы мести: что лучше — устроить в электрическом чайнике короткое замыкание или скинуть мокрое белье в грязь? Последняя мысль ему понравилась: на дворе возле прачечной всегда сушилось на веревке стиранное белье — хозяйство Антонины Осиповны.

Незаметно надрезав веревку, он спрятался за штабелем бревен. Под тяжестью мокрого белья веревка сильно прогнулась. Теперь достаточно подуть ветерку, несколько волокон, уцелевших от надреза, лопнут, и белье накроет грязные лужи.

В тайнике ему пришлось сидеть долго. Ветер шумел в парке, однако на дворе стояла полнейшая тишина. Надо было ему надеяться на ветер! Лучше бы сразу полоснуть лезвием веревку — и дело с концом. Пока он ругал сам себя, из-прачечной с тазом белья вышла учительница Мария Ивановна. Руки у нее были красны от стирки. Неужели будет развешивать белье? Антону хотелось крикнуть: «Стойте! Веревка надрезана!» — но он молча прижался к стене. Мария Ивановна взяла из таза выстиранную юбку, встряхнула и повесила на свободное место. И сразу же лопнула веревка, поползла в разные стороны, волоча по грязным лужам белье.

После случая на первом уроке Антон стал уважать молоденькую учительницу. Она никогда не жаловалась директору на ребят, но ни одной провинности не пропускала. Однажды Алексей во время ее урока зажег бенгальский огонь. Урок, конечно, был сорван. А Мария Ивановна только сказала:

— Вчера весь вечер я готовилась к занятию. Прочитала статью в журнале об ошибках в преподавании русского языка, посмотрела свои записи лекций в университете… А ведь я могла бы пойти в театр. И вот глупая мальчишеская выходка Алексея сорвала нашу с вами работу…

В перемену Антон поймал Алексея в коридоре и толкнул в бок. А когда подлетел разъяренный Сафар, сказал:

— Бить не надо, а разочек дай, чтоб почувствовал…

И вот теперь эта дурацкая шутка с бельем… Со всех ног Антон кинулся учительнице на помощь. Собрал белье, сам отнес в прачечную, пытался прополоскать, но Мария Ивановна, не понимая причины такого рвения, шутливо выставила его за дверь.

— Не мужское это дело.

Случай все же скоро свел Антона с сестрой-хозяйкой, и опять из-за гимнастерки. Примеряя

парадную форму, Антон задержал ее, приятно же пощеголять во всем новеньком. Вернувшись с занятий, он нашел на кровати записку: «Товарищ Мураш гимнастерку нужно здат в клодовую».

Он рассвирепел. Как делала Мария Ивановна, синим карандашом он подчеркнул орфографические ошибки, красным исправил буквы, затем размашисто в правом углу наложил резолюцию: «Антонина Осиповна, жаловаться умеете, а в слове из пяти букв делаете две ошибки».

Антон прикрепил записку на дверях кладовой. В перемену он шепнул Митрохину и дружкам из модельной группы. К бельевой началось паломничество. Оленька, возвращаясь из канцелярии, увидела смеющихся ребят, заинтересовалась, прочитала Антонову записку. Лицо у нее вспыхнуло неровным румянцем, недобрыми глазами она посмотрела на Антона и ребят:

— Ну что тут смешного? Стыдно за вас.

Подростки, однако, продолжали, смеяться. Алексей крикнул:

— Дорогу члену коллегии защитников!

— Снимите записку!

На этот раз ребята не послушались Оленьку, и записка попала в руки сестры-хозяйки. Николай Федорович долго уговаривал Антонину Осиповну не уходить из училища — нельзя мальчишескую выходку принимать близко к сердцу.

Андрей Матвеевич вызвал Антона, — в том, кто затеял это издевательство с запиской, у него не было никаких сомнений. Вразвалку Антон вошел в кабинет и смутился: Антонина Осиповна сидела у стола, прикладывая платок к глазам. Антон рассудил, что ему лучше остаться у двери.

— Присаживайтесь, товарищ Мураш.

«Раз товарищ, да еще по фамилии, значит плохи мои дела», — подумал Антон и буркнул:

— Я лучше постою.

Андрей Матвеевич разгадал его маневр — парню было неловко сидеть напротив сестры-хозяйки и смотреть ей в глаза.

— Садись, садись, — повторил он.

Пришлось сесть. Но разговор не начинался. Андрей Матвеевич кого-то ждал. Все стало понятным, когда в дверях показалась Оленька, а за ней старосты групп. «С чувством хотят ругать, — подумал Антон. — Ну что же, посмотрим. Я за грамотность боролся».

— Кажется, все? — Андрей Матвеевич проверил список. — Нет лишь Митрохина. Пожалуй, начнем.

И обратился к Антонине Осиповне:

— Вот что, Антонина Осиповна. Расскажите-ка нам для начала свою биографию.

Это предложение было неожиданностью для всех, и больше всех изумилась сестра-хозяйка. Что такое! Провинился Антон, о нем, а не о ней и должен бы идти разговор. Но возражать она не стала. Ей ли стыдиться своей биографии! Честно прожиты годы.

Родилась Антонина Осиповна без малого шестьдесят лет назад в деревне Малое Завидово, недалеко от Вышнего Волочка. Ее рождение в семье встретили как еще одну беду: прибавился нахлебник. За стол садилось девять человек, а своего хлеба до Покрова едва хватало. В доме на семерых детей две пары сапог, ребята по очереди ходили в школу. Антонина, младшая в семье, только ползимы и училась, пришлось поступить в услужение. А потом — Питер, резиновая фабрика на Обводном канале. Год спустя Антонина Осиповна считалась лучшей галошницей, но и в хорошие дни зарабатывала копеек тридцать, не больше. Грамоте она училась по магазинным вывескам. С рабочего в ту пору требовалось не много — лишь бы умел в ведомости расписаться. В конторе не удивлялись, если работница вместо росписи ставила три креста.