До новой встречи
Шрифт:
Внизу стояли неразборчивые подписи командира и комиссара отряда и гербовая печать сельского совета.
— Документы правильные, — с удовольствием сказал Антон. — Что ж? Пусть переночует.
На заспанных лицах ремесленников засветились улыбки, парнишка им понравился, и было бы жаль в нем ошибиться.
Но теперь нужно было подумать вот о чем. Две недели провел Лосев в дороге. Валялся в теплушках, ночевал на вокзалах. Немытого рискованно пустить на ночлег. Узнает Варя — еще полбеды, если же дознается Ольга Николаевна, то всем им не миновать карантина! Врачиха не поскупится и на уколы, побоится сыпного тифа. Как тут быть? Ночью в училище душ не работал. Ребята решили устроить
Из кочегарки братья Ростовы и Яков принесли в медном баке горячую воду. Пока они ходили, Вадим подстриг гостя ножницами. Баню устроили в умывальной, Лосев, видимо, не любил мыться, он едва прикасался мочалкой к телу.
Тогда Антон отнял от него мочалку, густо намылил и докрасна натер спину пареньку. Яков, стоя на табуретке, поливал из ковша. Варя и то не могла бы лучше провести санитарную обработку! Вадим осмотрел белье Лосева, завязал в газету и кинул в топку «титана».
Одели Ивана Лосева коллективно. Антон подарил ему трусы, Вадим — майку, у Якова оказались под матрацем брюки, Георгий сказал, что днем добудет гимнастерку и попросит Алексея принести из дома старые ботинки. Ночлег ему устроили в глубине комнаты, в нише. Спать Ивану было мягко — два матраца, стеганое, ватное одеяло.
Днем Иван прятался в спальне токарей. Скучать ему не приходилось, навещали его каждую перемену, на довольствии он состоял у всей токарной группы. В первый день завтрак, обед и ужин получились у него сказочные. Наголодавшись в дороге, Иван ни от чего не отказывался. После компота из консервированных фруктов ел вяленое мясо, после простокваши — соленый огурец. Хорошо начатый день чуть не кончился бедой для Ивана и тридцать четвертой токарной группы. Вадиму приснился сон, что он лежит в боевом охранении, и кого-то из товарищей ранило. Проснулся, прислушался… В нише за кроватями Ростовых кто-то стонет. Вадим встал, торопливо зажег свет. Иван свалился с матраца и катается по полу бледный, на губах пена, руками держится за вспученный живот. Проснулся Яков, оба Ростовых. Разбудили Антона, тот сердито буркнул:
— Картина ясная: объелся.
Положение опять-таки было трудное: как, чем ему помочь? Ребята уже решили вызвать Варю и выдать самих себя, но больной запротестовал. Из футбольной камеры смастерили грелку, Вадим сделал Ивану легкий массаж, Анатолий принес из походной аптечки канцелярии пузырек касторки. Каждому приходилось пить в детстве касторку, но никто точно не помнил, сколько полагается столовых ложек — одна, две, три? Чтобы не ошибиться, не дать больному малую порцию и не переборщить, коллективно прописали — в один прием полторы столовых ложки. Лекарством поил Антон, у него это ладно получалось — Иван еще морщится, а он ему уже в рот сует подгорелую корочку.
Под утро больному стало легче. По настоянию Вадима решили Ивана кормить в столовой. Расчет был правильный: официантки не замечали, что на довольствии состоит лишний человек.
Так прошло несколько дней. К новичку привыкли и ребята из других групп, но что делать дальше с Лосевым — никто не знал. Попросить директора зачислить в токарную группу? Ничего не выйдет, прием-то давно закончился.
Вечером, когда ремесленники делали домашние уроки, и Иван подсаживался к столу. Сидит, слушает. Затем купил тетради, учебники. В субботу во время большой перемены как-то случилось, что никто не забежал в спальню проведать Ивана. А он, соскучившись в комнате, сам пришел в зал. И там, к удовольствию ремесленников Максим Ильич сделал ему замечание за плохо пришитый подворотничок. После этого случая ребята осмелели, стали его брать и на теоретические занятия. Иван крепко подружился с ремесленниками…
— Про твоего полковника передают…
Вадим схватил со стула брюки и босой, с растрепанными волосами, выскочил в коридор. Дежурный сидел у стола, приложив ухо к репродуктору.
— Включи погромче, передают про танкистов…
— Нельзя, до подъема еще час, — сухо ответил дежурный, — и так услышишь.
Вадим приложил ухо к репродуктору. Диктор будто стоял рядом, голос его был тихий, но чистый, звучный: «…артиллерийскими залпами… Верховный Главнокомандующий Сталин…»
«Эх, достать бы газету», — подумал Вадим и побежал одеваться.
…Несмотря на ранний час, огромный желтый дом у Чернышева моста жил. Вадим стоял на панели, прислушиваясь к равномерному гулу ротационных машин. Как бы ему попасть в печатный цех? Поди, тысяч сто уже отпечатано, а ему ведь нужна только одна газета!
На площади и в переулке не было прохожих, лишь по другую сторону Фонтанки кто-то неторопливо шагал, мигая огоньком фонаря. «Успею. Если даже сюда идут», — подумал Вадим. В следующую секунду он, уцепившись за обледенелый карниз, подтянулся и взобрался на широкий подоконник. В крайнем окне, выходящем в переулок, была открыта форточка, виднелась часть цеха, длинная, как коридор. У окна стояла машина, рядом другая. Вадим видел, как быстро вращаются на валах металлические отливы с темными пятнами. Чуть приподнявшись на цыпочки, он заметил в машине рулон и идущее от него, будто неподвижное, бумажное полотно. А на другом конце машины слышалось однотонное пощелкивание, и салазки быстро наполнялись сфальцованными газетами.
— Товарищ! — негромко окликнул Вадим стоявшего у машины человека.
Печатник, высокий худой старик, даже не повел головой. Он взял с салазок газету, раскрыл ее, старательно обвел карандашом не понравившиеся ему места и передал своему помощнику. Тот выключил мотор.
— Дяденька! — громко сказал Вадим и прильнул к форточке. — Дяденька!
Печатник с удивлением посмотрел на окно. Вадим осмелел:
— Будьте добры, дайте газетку. Там про полковника Камчатова написано.
Его не стали спрашивать ни о чем, столько волнения было в просьбе. Старик точно все сразу понял…
Вадим спрыгнул с подоконника, прижимая к груди еще липкую, пахнущую свежей краской газету с приказом Верховного Главнокомандующего, с приказом, в котором был упомянут и полковник Камчатов.
14
Антон любил забегать в кочегарку. Какое удовольствие ворошить ломом уголь, сплавленный в огненный ком! Однако последнее посещение кончилось плохо. Как всегда, Антон надел брезентовый комбинезон, а свою одежду положил на табуретку. Кочегар ненадолго дышел к водопроводчикам. Оставшись один, Антон поминутно открывал дверцу топки и, шуруя, не заметил, как из топки вылетел уголек и упал на одежду. Дыру, прожженную на гимнастерке, Иван Спиридонович подровнял ножницами и поставил заплату. Спешка и старые глаза зло подшутили над портным. Вставленный материал оказался значительно темнее, заплата резко выделялась, что и послужило поводом к шуткам над Антоном.
Был простой путь избавиться от насмешек — зайти к Максиму Ильичу, честно рассказать про беду, попросить заменить гимнастерку. Но ведь не скажешь прямо, что сжег гимнастерку в кочегарке? Спросят: а зачем ходил? Как ни крутись, придется отвечать.
В большую перемену Антон пробрался в артистическую комнату клуба, где стоял аппарат местного телефона. Подражая голосу Максима Ильича, он выругал Антонину Осиповну, пригрозил доложить директору, что она плохо следит за обмундированием учеников, и, как бы невзначай, приказал заменить гимнастерку Мурашу.