До новой встречи
Шрифт:
И вот снова ученики переполнили актовый зай. Андрей Матвеевич говорил с долге каждого ученика беречь традиции училища и с горечью признал, что среди учащихся завелись нечестные ребята. Николай Федорович зачитал записки из милиции, однако не мог назвать ни одной фамилии.
Вопрос — кто нарушитель дисциплины, да и один ли он в училище, волновал весь коллектив, но кто первый выскажет свое возмущение?
На сцену вбежал Антон, одернул гимнастерку, поглядел в левый угол зала, где обычно сидели токарные ученики:
— Ребята,
Из зала ему крикнули что-то неразборчивое.
— Мы, ученики-токари тридцать четвертой токарной группы, — Антон медленно раскручивал лист, свернутый в трубочку, зачитывал фамилии, — готовы принести клятву под знаменем училища, что никто из нас непричастен к поступкам, позорящим звание советского учащегося.
Прервав чтение, Антон снова посмотрел в левый угол зала.
— Подтверждаем! — ответила хором тридцать четвертая токарная, на этот раз громко и четко.
Антон скрутил листок:
— Мы, ученики-токари, ожидаем, что с трибуны высокого собрания так же честно выскажутся и все остальные товарищи.
Выступление Антона понравилось ремесленникам. В зале начались перебежки. Председатель Таня Загорушина тщетно размахивала колокольчиком. Ученики теснились к старостам своих групп. Андрей Матвеевич послал в президиум записку, советуя объявить перерыв.
Вторая половина комсомольского собрания напоминала дачу присяги. От модельщиков выступил Глоба. Слесарные ученики прислали в президиум записку, где под словами: «Дорожим, любим свое училище, среди нас нет подлеца», — стояли сорок подписей.
Николай Федорович верил, что те, кто говорит так горячо, от всего сердца, не могут совершать такие поступки. Но кто же тогда гадит?
Резолюции не принимали. Покидая зал, каждый ученик чувствовал свою личную ответственность за честь училища.
После Вадим со смущением вспоминал, как он был неправ, предлагая создать патрули. На утреннее построение ученики явились в отутюженных гимнастерках, брюках, аккуратно подшитые подворотнички отличались отменной белизной, ботинки были начищены до блеска. А вечером в училище снова позвонили из двадцать второго отделения милиции…
Неожиданно Оленька нашла нарушителя. Вечером она возвращалась из города, подошла к главному входу в парк, и что-то ей показалось страшно одной идти по темным, безлюдным аллеям. Стояла непогода, густо валил мокрый, липкий снег.
Оленька замедлила шаг, надеясь дождаться попутчика. Ожидания ее не обманули, у входа в парк ее нагнал Евгений Шабров. Не успели они пройти и полсотни метров по аллее, как он поскользнулся и упал. Помогая стряхнуть снег с шинели, Оленька почувствовала, что на нее пахнуло винным перегаром:
— Ты, Евгений, выпил?
— Ерунда. Взял маленькую кружку пива.
Про неприятную встречу в парке Оленька никому не сказала. Вскоре она заболела гриппом. Неделю Ольга Николаевна продержала Оленьку в изоляторе. В школе приближалось время сдачи контрольных работ за первую
В день выписки подруги встретили Оленьку радостно, наперебой угощая ее конфетами. Оказалось, Евгений подарил им две коробки. Не было конфет только у Тани Загорушиной. Оленька удивилась:
— Тебя и не угостил?
— Отказалась. Дорогие конфеты, на чьи деньги? Да и какой-то Евгений странный был, пел, смеялся.
Поднимаясь по лестнице общежития, Оленька думала, не поговорить ли ей с Вадимом, но решила повременить. Она попросила дневального вызвать ей Антона.
Оленька увела Антона на лестницу и смущенно призналась, что больше не смеет молчать. Евгений откололся от коллектива, и, видимо, он позорит своими поступкам училище. Может, ей следовало бы рассказать о своих подозрениях директору? Но она думает, что лучше будет, если с Евгением поговорит его товарищ.
Просьба Оленьки застала Антона врасплох. После летних каникул, действительно, Евгений стал скрытным, у него появились какие-то тайные интересы. Что ж, придется поговорить с ним…
А в вечерней школе Антону дали неутешительную справку. Шабров пропустил шестьдесят четыре урока. Что же делать? Передать справку в комитет комсомола? Антон нервничал, сознавая, что своим молчанием укрывает товарища, а иначе он поступить не может.
Три дня прошло в мучительных колебаниях. После занятий в мастерских Евгений забежал в общежитие, быстро собрал учебники. Вместе с ним вышел и Антон.
— В кино? — равнодушно спросил Евгений.
— Провожу тебя в школу, — холодно отозвался Антон, — а вечером приду встречать.
— В дядьки набиваешься? — с насмешкой спросил Евгений. — Что ж, из тебя толк выйдет.
— Если нужно, то буду и дядькой, а девятый класс ты у меня закончишь.
Можно было подумать, что Евгений примирился с тем, что его будут конвоировать в школу, но, как только они вышли из парка, неожиданно разговор принял острый характер:
— Я, Антон, в опекунах не нуждаюсь.
— Ты опять водишь дружбу с каким-нибудь Кутком. Смотри, плохо это кончится.
— Шпионишь?
Евгений швырнул учебники к ногам Антона и побежал к трамвайному кольцу. Подобрав полевую сумку, Антон подождал, надеясь, что Евгений успокоится и вернется, но время шло, а он не возвращался. Заглянув в сумку, Антон вытащил тетрадь по математике, последняя запись там была сделана в сентябре.
Вадим в этот вечер уехал к Камчатовым. Ростовы занимались в плавательном бассейне, Сафар был на стрельбище, а Яков помогал библиотекарше переплетать книги. Антон снова остался один со своими думами. Вынул он из-под матраца припрятанный старый номер «Комсомольской правды», перечитал заметку «Настоящий друг».