Добрым словом и пистолетом
Шрифт:
Один раз их окликнули из подзаборной тени.
— Эй, дядя! — вернее, окликнули Турина — тот особенно не любил Новое Заречье и сейчас, разогнавшись, шел впереди, не выбирая дороги — шумно и прямо через зловонные лужи. — Курить есть?
— Ночью не прикуривают, — из темноты ответил Белег, и спрашивавшие с приглушенной бранью ломанулись через тот же забор.
Потом, уже ближе к мосту, из какой-то щели вдруг выскочила девица — растрепанная, размалеванная, порванное платье ползет с покатых плеч. Следом с грохотом, запнувшись за что-то, вывалился дюжий парняга: нагнал, с глухим «Убью, тварь!» свалил и стал охаживать.
Рванувшего
— Ой! мил человек!.. ой! — гнусаво пропищал еще кто-то из той же щели, и в проулок выглянула старуха — чумазая, перепуганная, с мутной маленькой лампадкой в руках. Выглянула, убедилась, что стрелять не стреляют, бить не бьют, и приблизилась — схватила девицу за руку, потащила за собой. Парень молча, не отводя взгляд, попятился следом.
Снова сделалось тихо. Белег и Турин добрались почти до конца улочки, и тут Турин все же остановился — развернулся и пошел обратно. Откуда-то донесся удивленный возглас: «Ты чо! слышь! ты чо!», потом звук удара, короткий женский визг. Что-то упало: сначала кулем — глухое, тяжелое; потом деревянное, затрещав, сломавшись; потом металлическое — с дребезгом.
Турин вернулся, вытирая руки о штаны, взглянул сумрачно, но ничего не сказал.
***20 часов 45 минут
На стук открыла седая женщина лет пятидесяти. Неброское платье, чистый и аккуратный, но посеревший уже передник и головная повязка выдавали в ней то ли уборщицу, то ли кухарку, то ли все вместе. Она вопросительно смотрела на Белега, но потом подслеповато прищурилась, узнала и посторонилась — без слов пустила внутрь.
Заведение называлось «Хромая собака» и находилось в Верхнем городе. Они с Турином вышли из Нового Заречья прямо к посту возле моста, там показали документы и попросили оказии: не идет ли в сторону дворца какая машина. Машина тут же нашлась, и не пришлось возвращаться из-за реки на своих двоих, петляя темными закоулками Большого Порта и Клубка.
Здесь, в Верхнем городе, тоже было и тихо, и темно, но не так, иначе — окна светились приглушенным электрическим светом, в подворотнях никто не таился и не шуршал, не пахло кислятиной, грязью и нищетой. В самых старых городских кварталах на вершинах менегротских холмов всегда было чисто и уютно, а жители в основном делились на две категории — зажиточные горожане (разбогатевшие дельцы, владельцы успешных предприятий, занимающие высокие посты члены государственных структур, высшие офицеры) и те, кто жил здесь с самых ранних пор, сумев сохранить недвижимость после большой городской перестройки.
Бриан Брайан не относилась ни к первым, ни ко вторым.
Внутри было пусто. Зал ощетинился ножками на столы поднятых стульев, сцена у дальней стены утопала в полумраке, и лиловый занавес был плотно задернут. Свет горел только у стойки — там рядком стояли бокалы и лежало скомканное полотенце. Женщина, тяжело ступая и положив натруженную ладонь на поясницу, вернулась за стойку и заглянула в приоткрытую дверь — там находилась кухня.
— Слышь! Диад! слышь! — выговор был эстоладский, хотя по виду женщина была скорее из Дортониона.
Турин подошел к ближайшему столу, стал опускать стулья, попутно озираясь по сторонам. Несмотря
Белег присел. За спиной, отразившись в застекленной афише, вернулся на кухню Диад — тощий парнишка лет восемнадцати. Женщина за стойкой продолжала протирать бокалы.
Других шагов слышно не было — только Турин поднял вдруг голову, и в момент пахнуло сложной смесью древесных и цветочных ароматов. Две руки скользнули Белегу по плечам, переплелись на груди, и женщина, наклонившись, поздоровалась:
— Привет, зайчата.
Давным-давно минули времена, когда во тьме лесов возле Озера синдар жили не народом еще — племенем и кормились тогда ловлей, сбором плодов и охотой. Искусных охотников было много, но и среди них выделялись искусные особо, а среди таковых — первые. Бриан Брайан была из первых.
Потом пришли другие времена — Поход; синдар месяцами, годами шли по просторам Эндорэ в подзвездном сумраке, не ведая, что таится впереди, не зная, что подстерегает вокруг. Поход был долог и труден, но безопасный путь нащупывали скользящие в этом сумраке передовые отряды, а потом, во время стоянок, они же оберегали покой спящих. Бриан Брайан была среди передовых.
Наконец, позже, уже в дни Солнца и Луны по просторам королевства разошлись разведчики — добывать сведения, расстраивать планы врага, присматривать за союзниками. И здесь тоже на Бриан можно было положиться полностью.
— Ждала вас, — продолжила она, выпрямилась, ласково погладила Турина по макушке и, развернув стул, села верхом. — Что будешь? Вафельки?
— Ну… — неуверенно протянул Турин, приглаживая, а на деле еще больше растрепывая волосы. — Разъедать-то… как-то… некогда.
Бриан улыбнулась.
— Некогда — не пришли бы. Посмотри, зай, видишь это одухотворенное выражение? Означает, что Белег пока только усиленно думает и никуда еще не бежит. Верно ведь, командир?.. Сэньо, милый! — она резко повысила голос, и в окошке за стойкой мельком появилось чье-то лицо, скрылось, а потом из кухни выглянул мужчина в фартуке поверх красной клетчатой рубашки. На пришедших посмотрел как-то искоса, словно опасаясь встречаться взглядом, боком обогнул стойку и без уверенности подошел, пожал руки.
Бриан текуче поднялась с места, и они, обнявшись — ухватившись друг за друга, — о чем-то зашептались; не припомнилось бы случая, чтобы эти двое в голос говорили при посторонних. (Вообще они были странной, на сторонний взгляд вовсе не подходящей друг другу парой, и об этом браке в свое время вдоволь посудачили и в городе, и за его пределами).
— Вы работаете? — спросил Белег, когда проводил взглядом скрывшегося на кухне Сэньо. Из-за двери загремела посуда.
— Какое там. Так — надо ж чем-то заняться, — снова улыбнулась Бриан, а потом правильно истолковала взгляд Турина и смешно сгримасничала. — Это тоже — так. Чтоб физиономию в зеркале не видеть.