Добрым словом и пистолетом

Норлин Илонвэ

— Я понял, — оборвав, кивнул Рантам, пальцем мазнул по губам.

— Мы не из болтливых, — добавил Йарво. Хиири у него за спиной согласно акнул, а у кормы вдруг сильно колыхнулась речная вода и всплыли крупные пузыри.

— И все же.

На том и попрощались.

Стемнело. От реки студило. А за рекой светились городские огни, пусть и сильно поредевшие, поугасшие за эти два дня: не горели яркие фонари на мосту и набережной, не глядела яркими окнами громада дворца — теперь окна зашторивали, но на реке видны были кормовые фонари военных катеров, а вдоль всего берега по-военному четко и ровно разложили патрульные костры.

Белег остановился

и смотрел на черную ленту реки. В ней задвоился месяц, вокруг осколками рассыпались звезды; река поблескивала и струилась вперед спокойно, бесстрастно. Плеск весел барки был едва различим, и Белег прикрыл глаза, всей грудью вдохнул пахучий речной воздух и прислушался к ночи, к ее наползающей со всех сторон мнимой тишине.

— Ты что? — вернул его из темноты голос Турина. Чиркнула, зашипела спичка, запахло серой и сразу табаком. — Идешь?

Ночь отступила.

На берегу остались шепоток набегающей волны, тихий скрежет металлического мусора где-то неподалеку, возня водяной крысы в зарослях рогоза, едва различимые, едва угадывающиеся голоса с катеров и с того берега, запах рыбы, запах гнили, сладковатый запах падали, шелест осоки, неловкий скрип уключины райвах в пятидесяти ниже по течению, стук дерева о дерево, плеск крупной рыбы на середине реки… Все отступило. Белег открыл глаза, медленно выдохнул. С того берега на него снова взглянул весь на виду, весь растревоженный, неспящий, словно ждущий в осаде город.

Белег отпустил под пиджаком рукоятку «Карсида», развернулся и бесшумно, не шурша, не скрипя песком, пошел следом за Турином.

По пути заглянули в продуктовую лавку. Вернее, продуктовую на словах только — на вывеске; так-то ассортимент был широкий, включавший в себя и съестное, и курево, и мыло, и резиновые сапоги, и рыболовные снасти, и керосин, и паклю, и газеты, и прочие товары широкого потребления. Хозяин, приземистый бородатый бретилец с явно не в лавке перебитым носом, открывать сперва не хотел и на настойчивый стук только грубо ругался через дверь, но потом в смотровое окошко все же глянул и неохотно загремел замками. В руках у него был карабин, за поясом — такой же шестизарядный «Карсид»: присутствие в квартале военных патрулей жителей как будто не успокоило — а, может, и вовсе наоборот.

— К кому мы идем? — поинтересовался Турин, взвешивая в руке полотняный мешок, когда они расплатились и снова оказались в темноте, запетляли проулками.

— Сходим к Тиглдану.

— Старина Тиглдан!

Дом бывшего дор-ломинского разведчика находился в условно «чистой» части Заречья. Здесь и заборы стояли ровнее, и надписи на них красовались не столь похабные, и риска получить в темноте по затылку было немного меньше. Впрочем, сейчас вдоль бывшего Объездного, а теперь Центрального проезда цепью стояли военные с винтовками на плечо, а из узких переулков звучали резкие перекликающиеся голоса. Белег и Турин показали документы подошедшему офицеру, и тот пропустил их, сразу потеряв интерес.

— Здесь вроде, — произнес Турин, когда они протиснулись мимо занявшего почти весь проход разросшегося то ли дома, то ли сарая, завернули в сложной формы двор и оказались перед покосившейся дверью с жестяной обшивкой.

— Здесь.

На стук изнутри донеслись шаги, надсадный кашель и скрип половиц.

— Кого?

— Вы продаете граммофонные пластинки?

К кашлю примешался хриплый смех, залязгал затвор.

— Господин коммивояжер! Пластинки кончились, остались ноты! Заходи! Турин! Давайте, давай…

Тиглдан

посторонился, пропуская их внутрь, выглянул во двор, осмотрелся внимательно, запер дверь.

— Эх, какая встреча!.. Давайте сюда вот, к огоньку.

Жилище представляло собой средних размеров комнату, разделенную занавесками на закутки. Внутри было темновато, но чисто; тесновато, но не чересчур; ближе к маленькому окну, высунув в форточку черную трубу, стояла пузатая печка, на печке пыхтел чайник. Рядом пристроились просто сколоченные стол и табуретки, из-за занавески выглядывал топчан.

Тиглдан Алданион начал служить в разведке Дор-Ломина незадолго до Бреголлах. Потом перешел на нелегальное положение, потом на время перебрался в Митрим, оттуда — в район Тейглин{?}[Административный район Тейглин (*) — земли в верховьях Тейглина и вдоль течения Малдуина до поворота реки на восток на границе с Бретилем.], а оттуда уже, контуженый, сильно израненный, попал в границы Дориата. Тогда, в Нирнаэт, уцелевшие остатки дориатского корпуса успели пройти ущельем Сириона и, спасаясь сами, прикрыли втянувшийся следом этакий увечный хвост — мешанину разбитых, отступающих частей. Подобно многим, Тиглдан тогда в Дориате и осел. Назначенный небольшой военный пенсион позволял сводить концы с концами, а некоторые дориатские ведомства по старой памяти оплачивали разовые услуги — в основном по части ценной информации. Был Тиглдан сух, щербат и плешив; левое плечо у него торчало выше правого, левая рука неважно слушалась, а левое ухо почти не слышало. В свои пятьдесят три он выглядел на семьдесят.

— Садитесь, — он подтолкнул гостей к столу, заглянул в пожелтевший чайник. — Сейчас заварки подкину, погреемся.

Турин протянул мешок. Белег вплотную придвинулся к печке.

— Да ты не суетись, Тигл, мы ж не по чай, мы по разговор зашли.

— Не учи дедушку есть кашу — сообразил уж… Понял, что за разговор. Чай ему не помеха… ох, и гостинцев-то!.. — он заглянул в мешок и невольно сглотнул, вытащил бумажный сверток. В свертке был увесистый, пахучий, аж засветившийся в потемках белый с розовым отливом брусок сала. Тиглдан сглотнул еще раз. — Ну… ребятки, ломаться не буду. Спасибо.

— Кто там у тебя? — остановив лишние благодарности, кивнул на топчан Белег.

— А, это, — Тиглдан подковылял, приподнял край занавески. На топчане, укрытая овчиной, крепко спала девочка лет пяти. — Малая. Соседская. Представляете, восемь душ за три дня отлетели. И еще несколько в нашем квартале… Говорят, все животами маялись, а потом плохело, плохело — так и помёрли. У соседей эта вот одна осталась. Набедокурила там что-то, ее и наказали — на хлеб-воду. Наверное, уберег Создатель, а? Куда вот теперь?..

— Врач что сказал?

— Ты думаешь, так уж его и дозовешься, врача-то? К каждому не набегаться, в больницу поди попади… К кому-то по соседству больничный доктор как раз прийти успел: живот там мял, травки оставил. Толку-то? Все там же оказались.

— А девочка?

— А с соседями-то что? Отравились?

— Все с девочкой нормально! Ревет разве, сам понимаешь… А остальные что: ну да, потравились людишки, бывает. Ты вот мне скажешь, отчего люди мрут вдруг?.. Ну и все тогда. Соседи… побегали в нужник так и эдак, потом поутихли. Как малая скрестись стала, я зашел — а они, оказывается, все в лежку уже, отходят. Дышат едва, — Тиглдан запрокинул голову, раззявил щербатый рот, закатил глаза, — так и задохлись. Я потом посмотрел, продукты какие были туда же — в нужник покидал. А что делать…