Дочь адмирала
Шрифт:
Едва за ней закрылась дверь камеры, она подняла руки и хлопнула в ладоши.
— Здравствуйте, дамы. Не вешайте нос, мои дорогие, американцы спасут нас!
Это было сказано с таким веселым артистизмом, что Зоя со смехом кинулась ей навстречу.
— Хочу представить вас всем присутствующим, после чего мне предстоит отбыть в отпуск.
Здороваясь, Зося с таким достоинством протягивала каждому руку, словно была королевой Англии, принимающей гостей у себя в замке.
— Почту за честь, друзья, — говорила она.
Поскольку у Руслановой
Получив подарок, Зоя разрыдалась. Она пыталась представить себе свою четырехлетнюю дочку, но в памяти осталась лишь спавшая в кроватке малышка, какой она видела ее в тот последний раз.
— Ты получаешь какие-нибудь вести от сестры? — спросила Русланова.
Зоя поглядела на нее как на сумасшедшую.
— Я не получаю писем.
— Наверняка у тебя есть разрешение на переписку. У меня есть. Я имею право отправить два письма в год, и мне разрешено получить два в ответ. Тебе надо обязательно выяснить свои права.
— Непременно спроси у них, — вмешалась Зося. — Если не получишь удовлетворительного ответа, я обращусь в Организацию Объединенных Наций.
Зоя спросила. Ей ответили, что в силу тяжести ее преступлений ей разрешено посылать лишь одно письмо в год и соответственно получать одно письмо в ответ.
— Тогда почему же я до сих пор не получила ни одного? — возмутилась Зоя.
Надзирательница поглядела на нее с ненавистью.
— Враг народа не может чего-то требовать. Считай за счастье, что тебя не расстреляли.
Во взгляде Зои сверкнула такая же неприкрытая ненависть.
— Счастье? Здесь? Я хочу послать письмо! Это мое право.
Надзирательница едва взглянула на нее.
— Ты дождешься у меня, получишь свои права.
В тот же день Русланова закатила сцену. Со свойственной ей решимостью она направилась к двери и колотила по ней до тех пор, пока не появилась надзирательница.
— Вы что, не понимаете, что здесь невозможно читать? — заявила она. — Лампочка еле светится. Что-то надо сделать.
На следующий день Зою и Русланову отправили в карцер. Это были узкие камеры чуть больше метра в ширину и два метра в длину. Никакой мебели, лишь вдоль одной стены тянулись похожие на отопительные батареи трубы. Окон тоже не было, скудный свет шел только от лампочки, висевшей под самым потолком. В камере было холодно и сыро.
Зоя потрогала трубы. Они были ледяными, что и объясняло царивший в камере холод.
Вдруг в стену постучали. Зоя подошла к стене и тоже постучала. И услышала из соседней камеры голос Руслановой.
— Зоя?
— Лида? С тобой все в порядке?
— Надо обязательно сказать Зосе, чтобы она написала об этом в ООН! — прокричала в ответ Русланова.
Зоя
Зоя снова зашагала по камере, время от времени похлопывая себя руками, чтобы хоть немного согреться. Однако усталость брала свое: в конце концов она решила присесть, предпочтя пол холодной металлической полке. Хотелось спать, но было страшно закрыть глаза. Что если это не усталость, а то дремотное состояние, которое, как она слышала, предшествует смерти от переохлаждения? Хотя вряд ли в их планы входит ее смерть. Какое же это тогда наказание? Не наказание, а избавление. А избавление от страданий вовсе не входит в их намерения. Даже если бы она ничему не научилась с той ночи, как впервые попала на Лубянку, то уж эту истину она знала назубок: в наказаниях эти люди достигли наивысшей изощренности. Несомненно, они не раз и не два проверили опытным путем, какую температуру надо поддерживать в карцере без риска заморозить человека до смерти.
Наконец открылась дверь — надзирательница принесла ужин: кружку тепловатой воды.
— По-вашему, на этом можно прожить? — спросила Зоя.
— Не болтала бы своим длинным языком, — ухмыльнулась надзирательница. — Но, видать, ты так ничему и не научилась, — и повернулась, собираясь уйти.
— Подождите, — попросила Зоя и добавила, посмотрев на нее: — пожалуйста. Сколько дней мне здесь сидеть?
— На первый раз четыре.
Зоя кивнула, на глаза ее навернулись слезы.
— Я умру.
— Вполне возможно, — пожала плечами надзирательница.
— Пожалуйста, — снова попросила Зоя, — мне нужно в уборную.
— Я зайду за тобой позже. В карцере заключенным положено пользоваться уборной дважды в сутки. В промежутках терпи, а не можешь — ходи на пол.
Когда пришло время идти в уборную, дорога туда показалась ей раем. В коридоре и умывалке было тепло. Зоя тянула время, пока надзирательница силком не заставила ее вернуться в карцер.
Через несколько часов щелкнул замок, и в камеру вошли две надзирательницы. Одна из них приказала Зое сесть на металлическую полку и задрать ноги. Она послушно исполнила приказание. Потом они внесли и положили на пол длинный, узкий, выкрашенный в красный цвет дощатый помост, занявший почти весь пол карцера.
— Что это? — спросила Зоя.
— Твоя кровать.
— Как же на нем спать?
— Не хочешь — не спи, — ответила надзирательница и заперла дверь.
Ну что ж, подумала она, утром на нем обнаружат мой труп. Она слезла с металлической полки и стала на помост. Доски тоже были холодные, но все же теплее, чем голый пол. Постучав в стену, она крикнула Руслановой:
— Тебе принесли кровать?
— Тише, пожалуйста. Я ложусь спать.
— Замечательно.
— Мне тепло. По-моему, у меня жар.