Дочь меабитов. Сквозь огонь.
Шрифт:
«Стойте! Стойте!» – громко, на международном языке закричала она. Но никто не обратил на ее вопли внимания. Затворы загудели.
Интендант с облегчением привалился к воротам. Успели!
– Чего она там кричит? – старшая надзирательница Дерна, которая должна была встречать гостей вместе с начальником, обратила внимание на бегущую арестантку.
Амир удивленно посмотрел на Габриэллу, наконец остановившуюся у КПП. Глаза ее лихорадочно блестели, лицо блестело не то от пота, не то от слез. Едва дыша, она хрипло уже на каймиарском спросила:
– Это были журналисты? Правда были журналисты?
– А ты что, 320-я,
Амир не рассмеялся вместе с ними. Шагнув к ней навстречу, он спросил:
– Что вы хотели?
Габриэлла с тоской посмотрела на глухие ворота. Было ясно, что автобус уже успел развернуться и отъехать от лагеря.
– Почему вы их не впустили? – она смерила его полным отвращения взглядом.
– Лагерю только что присвоили статус сверхсекретного военного объекта. Потому и не впустил. А теперь идите и займитесь своими делами. Ясно? – и без того перенервничав, Амир не собирался отчитываться еще и перед арестанткой.
Габриэлла развернулась и медленно, под гогот конвойных, пошла в сторону прачечных. Ее идеально ровная спина не потеряла своей стати даже от тяжелой лагерной жизни. Присев над корзиной, она собрала разлетевшееся белье и понесла его в стирку. А коричневая косынка так и осталась лежать сиротливым комком посреди платца.
***
Весь оставшийся день Би двигалась будто бы в полусне, едва чувствуя ноги и руки. Когда пришла пора идти на ужин, она просто не смогла зайти вместе со всеми в столовую. Стояла и смотрела как такие же как она обритые, обезличенные женщины вереницей тянутся ко входу за порцией скудной пищи. Когда все отряды скрылись в здании пищеблока, она пошла в противоположном направлении. Забежав в первый попавшийся сарай, Габриэлла села прямо на пол, между какими-то метлами и граблями. Боль и горечь от упущенной возможности выбраться на свободу навалились на нее, и она, впервые за долгое время, уткнувшись в колени, заплакала навзрыд. Так плачут от бессилия маленькие дети, когда не могут противостоять воле взрослых. Она жалела себя и сына и всем своим существом в тот момент ненавидела и интенданта лагеря, и Шана, даже собственного отца. Всех богов, своих и чужих. Бездушные вершители человеческих судеб. За что вы бросили ее здесь одну? За что?
Амир в задумчивости брел по территории, пытаясь хоть как-то отключиться от нервного рабочего дня. Непонятно по какой логике принятое решение сделать лагерь военным объектом, ему, интенданту, добавило только лишней бумажной волокиты, да еще и дополнительное совещание раз в месяц. И кому это только в голову пришло?!
Вырывающийся из привычного ансамбля вечерних шорохов звук заставил его отвлечься от собственных мыслей. Он прислушался, пытаясь понять, что это. А когда догадался, пошел искать источник. Железная ручка сарая к вечеру успела покрыться инеем и неприятно холодила ладонь. Он распахнул дверь, одновременно внутри что-то глухо упало, к его ногам выкатилось пустое ведро… и наступила тишина. В полумраке было видно, как кто-то тенью сжался на полу у стены.
– Если что, с порога вас хорошо видно, – сказал он. – Все, кроме лица. Назовитесь.
– БИ 320, – сдавленно прошептала тень.
Сулем осторожно убрал в сторону ведро и неплотно, так чтобы оставалась полоска тусклого света, прикрыл дверь.
Габриэлла
– Что у вас случилось?
– Ничего, сир…
– У вас неприятности? Что-то происходит среди заключенных и мне пора беспокоиться?
Она молча покачала головой.
– Знаете почему мужчины не любят, когда женщины плачут?
Она снова покачала головой, до сих пор порывисто всхлипывая.
– Нам сразу хочется помочь, как-то успокоить. А как – непонятно, потому что непонятны причины ваших слез. У женщин всегда есть пара поводов для грусти в запасе, да?
Би слабо улыбнулась.
– Если бы не моя должность, – честно начал Амир. – И не это место… Я бы взял вас за руку…А еще лучше обнял и держал пока слезы не закончатся…
– Вам хочется обнять каждую женщину, которая имела неосторожность заплакать в вашем присутствии? – шепотом спросила она.
– Нет, конечно. Не каждую. Но вас бы обнял…
Би посмотрела ему в глаза:
– Меня нельзя…
– Я знаю…– Амир поднялся и открыл дверь. – Идите. Если поторопитесь, еще успеете на ужин.
– Опоздавших не кормят.
– Что и меня тоже выгонят?
– Вас, наверное, все-таки голодным не оставят. Вы слишком добрый.
– Слишком? – интендант пропустил ее вперед и закрыл дверь.
– Слишком. Для такого места как «Иннос»…
Глава IV. Молитва королевы
Габриэлла ненавидела четверги за нескончаемое, выматывающее дежурство у печей. Целый день женщины ее отряда молча, как серые тени, выгружали обожженный кирпич на деревянные лотки и перетаскивали к небольшим вагонеткам, в которых груз перевозили дальше по рельсам на ближайшие склады. Никаких автоматизированных платформ, роботов-погрузчиков или другой техники, которая могла бы хоть как-то облегчить труд арестанток, в лагере и в помине не было.
Отстояв всю смену, БИ 320 часто думала, уж не приснился ли ей тот мир, в котором есть летающие шаттлы, красивая одежда и вкусная еда, дворцы и храмы. Под вечер мысли путались, спина и плечи болели при каждом движении. Но самым страшным было не это: работы на обжиге заканчивались впритык перед ужином. А после у нее хватало сил только доплестись до своей койки. Не в силах идти к сыну, Габриэлла сквозь сон чувствовала, как ноет каменная от застоявшегося молока грудь.
Поэтому сегодня она решила забежать к нему пораньше. До переклички. Тихо-тихо, стараясь даже дышать через раз, Би кралась к домику, белеющему в рассветной розово-синей дымке. Ей уже чудился нежный запах тепленького, сонного младенца, когда грубый окрик заставил вздрогнуть и, холодея от страха, обернуться.
Огромная, под два метра ростом, тяжелая, ширококостная женщина с бесцветным лицом медленно подошла к ней. Надзирательница Дерна большую часть жизни с особым наслаждением занималась перевоспитанием симпатичных заключенных. Ее боялись абсолютно все, даже самые матерые обитательницы острова.
– 320-я! Куда идешь? – рявкнула она, нависнув над Би.
Би посмотрела прямо в водянистые злые глаза.
– Я в туалет шла…
– Туалет в другой стороне.
– Я спросонья перепутала. Я вечно путаю. Плохо ориентируюсь в пространстве.