Дочь моего друга
Шрифт:
— Скажи честно, ты ебнулся, Дем? — друг смотрит недоверчиво как на дурачка.
— Нет, Глебчик, нет, — упираюсь руками в подоконник, — я как раз нормальный. А вот что с тобой происходит в последнее время, куда тебя несет, вопрос. Ты знаешь, кто за всем этим стоит?
— Знаю, — спокойно отвечает Глеб, и меня бросает в холодный пот.
Он правда знает. Я надеялся, что друг услышит эту фамилию, бросит все, наплюет на тендер, и я наконец-то вздохну спокойно.
А он, блядь, знает...
— Глеб, — пытаюсь достучаться, —
— Исмаилов, — друг говорит и сам себе не верит.
— Я уже поржал, да, — киваю. — Теперь давай серьезно. Они в связке, там рука руку моет. Если думаешь, что Исмаилов за тебя впишется, то нет.
— А теперь ты меня послушай, Демид, — его глаза опасно сверкают, — я уже взрослый мальчик. И не нуждаюсь в твоих поучениях. Я денег хочу, много. У меня появился шанс заработать просто овердохуя. Проебусь, значит сам и отвечу. К тебе не прибегу.
— Ладно, хочешь, экспериментируй, мне похер, — меня трясет от бессилия и злости, — но ты про дочку подумал?
— Не смей даже заикаться о моей дочке, — жестко отвечает Покровский, — не смей, Демид.
— Не дождешься. Я женюсь на Арине. И не надо мне факи под нос совать, — предупреждаю заранее, — я уже подписался.
— Забудь, — Глеб выпрямляется и смотрит, сузив зрачки, — вот просто блядь забудь про мою дочь.
— Это мы с ней решать будем, — тоже выпрямляюсь и прячу руки в карманы.
— Она уже решила. Сказала, ты для нее старый.
— Ничего. Помолодею, значит.
— Дем, не беси.
— А ты не суйся.
— Ты, Ольшанский, дочкой моей не прикрывайся. Думаешь, я не знаю, что мне в спину Айдаровы дышат? Выслуживаешься перед родственничками, дорогу им расчищаешь? Надеешься, что они тебя признают, братом назовут?
— Ты блядь сейчас договоришься...
Мы стоим друг напротив друга, сжав кулаки, и это уже не простая перебранка. Я его сейчас реально готов разорвать.
— Знаешь куда бить, молодец, — воздух со свистом вырывается сквозь сжатые зубы. — Кому еще знать, как не лучшему другу?
— Прости, я не хотел, — Глеб понимает, что перебрал, отводит глаза.
— Ничего, — провожу рукой по волосам, ослабляю галстук, который внезапно превращается в удавку, — переживу. Ты прав, мне не стоит влезать во все это дерьмо. Я и не буду.
Разворачиваюсь и иду к лестнице. Переступаю через две ступеньки, взбираясь наверх, а в глазах темнота.
Глеб знает все о моих отношениях с Айдаровыми. Знает про отца. И про мать тоже, как она умерла. Потому что друг лучший. Единственный, кто знает все мои уязвимые места, болевые точки. И вот так методично по ним пройтись, это надо очень сильно хотеть денег.
Подхожу к комнате Арины и стучу.
— Открывай, — стучу ногой, — Арина, открой. Я знаю, что ты дома.
—
— Я сейчас эту дверь вынесу, если не откроешь, — предупреждаю и толкаюсь плечом. Петли жалобно скрипят.
Открывает. Смотрю — не зареванная, как будто даже сердитая. Отлично, к слезам я сейчас точно не готов. Беру за руку и тяну за собой.
— Пойдем. Мы уходим.
— Куда? — она непонимающе смотрит и инстинктивно упирается.
— Как куда? Замуж, — тяну сильнее, она сильнее упирается.
— Я никуда с тобой не пойду, Демид, — вырывается, отступает в комнату. А я наоборот наступаю.
Посреди ее спальни раскрытый чемодан, везде разбросаны вещи.
— Куда собралась? — хмурюсь, руками упираюсь в бока.
— В Швейцарию, — и все. И подбородок вверх по-королевски. Куда конкретно, челяди знать не пристало. — Папа потом ко мне приедет.
Папа твой, если повезет, лет на двадцать присядет, но я не собираюсь ей об этом говорить. Осматриваю чемодан, большой. Надеюсь, не врет. Хоть здесь у Глеба хватило мозгов отправить дочь подальше от предстоящего пиздеца.
Долго собираюсь с духом.
— Я тебя обидел, — наконец выдаю, глядя в потолок. — Извини, не хотел. Ты просто попалась под руку.
— Я уже забыла, — машет она рукой, и мне вдруг царапает. Довольно ощутимо. — Ты тоже извини.
— Тогда счастливого пути, — разворачиваюсь и выхожу из спальни. Внутри клокочет вулкан, но я изо всех сил сдерживаю извержение.
Сбегаю вниз по лестнице, иду к выходу.
— Дема, — Глеб стоит посреди холла, вид у него совершенно убитый, — Дем, извини. Я повел себя как гондон. Я не должен был это говорить. Мне так жаль...
— И мне жаль, — киваю на ходу, — жаль, что у меня больше нет друга. А так все заебись.
— Дема, подожди... — он выходит за мной на крыльцо, но я уже сажусь за руль. Одной рукой рулю, второй бронирую билет на самолет.
Я и так тут застрял из-за этих Покровских. Дел немерено, а я то с девчонкой нянчусь, то взрослому мужику слюнявчики меняю. Теперь хоть разгребусь.
И вроде должен радоваться, а в груди странно давит, когда вижу в зеркало заднего вида высокую фигуру на крыльце. И тонкий силуэт за занавеской на втором этаже. Думает, что ее не видно, дурочка...
Все, Демид, завязывай с Покровскими. Хватит сопли жевать, эту страницу мы переворачиваем.
***
Арина
Я почти месяц в Цюрихе, а до сих пор не могу заставить себя до конца разобрать чемодан. Не могу объяснить, почему, но с момента как я села в самолет, меня не покидает гнетущее чувство.
И как будто все хорошо, папа выиграл тендер, провел свою сделку. Мы с ним даже отметили по видеосвязи. Я спустилась в ресторан, когда он мне позвонил тоже из ресторана. Он там не один был, я видела, как он посматривал мимо камеры чуть поплывшим взглядом.