Дочь пекаря
Шрифт:
Реба зажмурилась.
– Um Gottes willen! [60] И самое время. – Элси вгрызлась в ржаную корку.
– Невероятно! Я слышу о помолвке младшей сестренки от семидесятидевятилетней немецкой дамы, с которой знакома десять минут! – Диди мерила шагами кухню Ребы.
Реба сидела на столе, смотрела, как луна вылезает из-за горных вершин, и горячо желала оказаться на ней.
– Это он, так? – Диди указала на ящик, где нашла фотографию. – Почему ты не сказала, что он твой жених?
60
Боже
– Бывший, – уточнила Реба.
– Хоть бы и бывший. Ты согласилась выйти замуж – и даже не потрудилась сообщить семье! Мне! – Она драматически ткнула себя в грудь. – Родной сестре!
Реба выковыривала из-под ногтя темную ржаную крошку.
Диди вздохнула:
– Ты беременна?
Реба вскинула голову:
– Господи, нет. Диди, это не «Джерри Спрингер» [61] .
– Я пытаюсь понять, почему ты так поступила. – Диди потерла виски и сузила глаза.
61
«Джерри Спрингер» – американское скандальное шоу, в котором гости обсуждают свою личную жизнь, ругаются и дерутся. Завоевало огромную популярность, названо «худшей программой всех времен и народов».
– Знала, что ты не поймешь, – проворчала Реба. – Поэтому ничего и не рассказываю.
Диди села рядом, кулаком подперла щеку.
– А что тут понимать? Сказала бы просто: я влюбилась! Уж я бы как-нибудь сообразила. Но ты же не сказала ни слова! – Она с надеждой посмотрела на Ребу: – Ты любишь его?
Реба уткнула нос в ладони. Ладони пахли швейцарским сыром. Она не знала, что ответить. Все сложно. Она любила Рики, но, может, недостаточно. Это как чизкейк. Она думала, что любит чизкейк, но, возможно, только потому, что ела его втайне. Теперь можно не прятаться, но ведь хочется попробовать все остальное: рулеты с чеддером, пирожные с кремом, гамбургеры и говяжий сатэй, масляные блины с рубленой телятиной, и все это со взбитыми сливками. Весь мир на вкусовых сосочках. Неужели снова чизкейк, пусть она когда-то жаждала его, пусть даже он был самым любимым ее лакомством? И как объяснить это Диди?
Она закрыла лицо и прошептала сквозь пальцы:
– Он чизкейк.
– Что? Чизкейк?! – вскинула брови Диди. – И, кстати. Я думала, что ты все это не ешь. Ты меня заставила усыновить теленка, господи прости!
Реба застонала. Как все сразу навалилось. Она сложила руки и зарылась в них головой, как на переменках в первом классе.
– Поговори со мной. – Диди погладила ее по спине.
Ребе было очень уютно в своем убежище. Лежишь, слушаешь собственное дыхание.
– Я теперь ем молочное. – Нужно с чего-то начать.
– Здорово. Мама будет рада. Она ужасно переживала, что ты не ешь ее сырные шарики. Во всех ее призовых рецептах либо крем, либо сыр, либо кусок говядины. – Голос Диди смягчился. – Как ты встретила Рики?
Реба положила подбородок на локоть.
– Писала статью об иммиграции в приграничных областях. Брала у него интервью на заставе, он там работает. Он был так непохож на вирджинских мальчиков. В ковбойских сапогах и стетсоне, и не потому, что так нарисовано
62
J. Crew – крупная американская сеть магазинов одежды.
Сапоги в настоящей грязи и конском навозе.
Диди засмеялась, и Реба с ней.
– Считал, что я… утонченная – с Восточного побережья, мир повидала. Не верил, что можно сесть за руль и через два часа выехать к морю. Ему понравились мои фото с пляжа Сэндбридж – кому еще понравится этот престарелый Сэндбридж? Но Рики торчит здесь всю жизнь. Заперт в пустыне. Океана в глаза не видел. Представляешь?
Диди покачала головой.
– А главное, он так меня любил. Меня никогда так не любили. Так сильно, понимаешь?
– Не понимаю. Я даже не буду рассказывать, со сколькими кошмарными мужиками я встречалась. К твоему сведению, на свете куча идиотов, которым только и надо, что симпатичную мордашку и порезвиться. – Диди раздраженно передернула плечами. – Честно говоря, я завидую.
Реба выпрямилась:
– Не надо завидовать! Это совершенно ужасно.
– Очень жаль. Я уже от зависти позеленела. Я же видела фотку. Чувак просто супер. – Диди ухмыльнулась. – Убей бог, не пойму, почему ты мне не рассказала про предложение. Застеснялась?
– Да нет. – Реба уставилась на полную луну над скалистой вершиной горы. – Засомневалась. Не хотела никому говорить, пока сама не почувствую.
Пока не полюблю так же сильно.
Реба вытащила кольцо на цепочке.
– Красивое, – сказала Диди.
– Я его не ношу.
– Почему? Если б у меня был такой брюлик, его бы увидел весь город.
– Как-то неловко, – объяснила Реба.
Диди кивнула:
– И поэтому ты отказала?
– Наверное. Формально отказа не было. Просто поссорились, и он съехал. И вот уже больше месяца не общаемся. – У нее перехватило горло. Глаза обожгло.
– Так проще, верно? – сказала Диди.
Реба отвернулась, чтобы спрятать слезы. Сдержаться не удалось.
– Ты ему звонила?
Реба пожала плечами. Сколько раз она набирала номер – весь, кроме последней цифры? Вот кабы он сам позвонил, но он не звонил – и она не звонила, и безмолвные дни превращались в безмолвные недели. Она тосковала по нему на удивление сильно.
Диди взяла Ребу за руку и помассировала пальцы.
– Помнишь, как мама говорила, когда мы были маленькие? Если любишь человека по-настоящему, пойдешь за ним на край света; пожертвуешь всем, что есть, и жизнью тоже. Но это вовсе не значит, что надо резать вены из-за какого-то Санчо-с-ранчо только потому, что у тебя при нем сердце сильней стучит. – Она умолкла.
Реба знала, что они подумали об одном: мама так и поступила. Не в буквальном смысле, конечно, но всю жизнь они смотрели, как она умирает по чуть-чуть день за днем, пытаясь сохранить репутацию семьи снаружи и видимость нормальной жизни внутри. Мама даже себя умудрялась обманывать, но они-то знали. Они всегда знали.
– Когда выходишь замуж, надо понимать, во что ввязываешься.
Вот она, старая заноза, вышла на поверхность. Реба устала от нее. Хотелось вытащить, к добру или к худу.