Дочь посла
Шрифт:
— Муса.
Я, не дожидаясь вопроса, сама подсказала:
— А я Шаура!
— Красивые имена, — похвалил он. — Теперь посоветуемся, на чем нам ехать дальше. На поезде от Дели до Сибсагара четверо суток, плюс три пересадки. Если вы не утомились, лучше всего сесть на самолет. Всего шесть часов лету. Что выбираете?
— Полетим, — ответила мама за всех нас. — Мы ведь так соскучились!
Это, я думаю, был самый убедительный довод в пользу самолета.
Первые шаги
Возле ворот нас уже поджидала
Инженер дядя Серафим сел рядом с шофером, а мы все уселись на заднем сиденье.
Шофер вел машину с ветерком, стало легче дышать.
Сначала дорога шла по ровной местности, где раскинулись небольшие поля и росли пальмы, похожие на длинноногих аистов. Вскоре показался и сам Дели, большой загадочный город.
Как пояснил инженер дядя Серафим, нам придется переночевать в гостинице, где он обычно останавливается, а потом уже лететь дальше. Иначе мы не выдержим дороги.
Вот и улицы! Как они не похожи на наши, уфимские… В первом этаже небольших домиков сплошь магазины и мастерские. Толпы людей заполняют тротуары. Сами индийцы совсем не обращают внимания на изнуряющий зной: они как ни в чем не бывало болтают между собой, торгуются и совсем-совсем не боятся солнца!
А как странно они одеваются! Мужчины и женщины завернулись в материю и ходят себе — вот и вся одежда! Брюки и платья попадаются так редко, что их просто не замечаешь.
На это обратила внимание и мама. Инженер дядя Серафим сказал:
— На этой женщине сари, а на мужчине — дхоти…
Ему все-все известно!
Женщины прикрывали голову одним концом сари, а мужчины или ходили без головного убора, или же чаще всего носили чалму, которая у них называется тюрбаном.
— По тому, как индиец носит чалму, можно определить, из какой части страны он родом, — весело проговорил инженер дядя Серафим.
— Неужели? — ахнула я.
— Вон из тротуаре стоит человек, он — раджпут, — пояснил дядя Серафим. — Чалма его сдвинута на одно ухо, она сидит бочком… Вот дорогу переходит настоящий пенджабец. Их чалмы закручены башней. У патанов, наоборот, чалмы низкие, точно помятые. Взглянем теперь на нашего шофера, видите, как падает вперед его чалма? Так носят головные уборы сикхи, кому религия воспрещает бриться и стричься.
Наше знакомство с Индией началось, как видите, с головных уборов. Нам хотелось узнать очень многое. И немедленно. Однако, сколько мы ни вытягивали шею, все равно видели очень мало.
И ехать на машине было как-то непривычно. У них, индийцев, оказывается левостороннее движение. Так и кажется, что вот-вот столкнешься со встречной машиной.
— Обезьянка! — внезапно воскликнул до сих пор молчавший Муса. — Ух, какая верткая!
— Где? — удивилась мама.
— Вон на заборе! — сказала я, следя за обезьянкой, ловко бегавшей по ограде. — Ой, и попугай!
Я привыкла видеть обезьян и попугаев только в клетках, поэтому не верилось, что они могут жить на свободе, как наши воробьи или, скажем, грачи.
Но особенно
— Коровы тут — священные животные, — объяснил инженер дядя Серафим, — некоторые индийцы считают, что после смерти человека его душа переселяется в животных.
Позади остались шумные улицы, памятники и дворцы. Вот мы и у цели. Наша гостиница, высокая, белая, утопала в зелени. Тут у самых ворот произошло событие, которое удивило и смутило меня. И не только меня.
Не успели мы сойти с машины, как на тротуаре показался старик. Весь его лоб был испещрен белыми полосами. Неожиданно старик круто свернул с дороги и дальше проследовал по мостовой, хотя на тротуаре всем бы хватило места.
— Что с ним? — спросила я, огорченная этим. — Неужели он не хочет с нами встречаться? Боится нас или стыдится? Что мы ему плохого сделали?
— Старик принадлежит, наверное, к какой-нибудь низшей касте, — сказал инженер дядя Серафим. — По старому обычаю, раньше широко поощрявшемуся англичанами, человек, принадлежащий к низшей касте, должен был всем уступать дорогу…
— Теперь же англичан нет! — воскликнула я.
— Обычаи переживают людей, — отозвался с грустью наш спутник.
В это время на меня чуть не налетел велосипедист. Тут уж не до расспросов было. Индийским велосипедистам, оказывается, разрешают ездить и по тротуарам — держи ухо востро!
«Столб счастья»
Мне, пожалуй, следовало родиться самым настоящим мальчишкой. Так думает мама. А я с ней согласна на все сто процентов.
Чего тут скрывать, сроду у меня не лежала душа к девчачьим играм. Представьте себе, у меня нет ни одной куклы! По мне, мальчишеские забавы куда интереснее! Мама находит у меня много «мужских интересов». Может быть, она и права?
К ним, к «мужским интересам», прежде всего она относит мои увлечения путешествиями. Первое путешествие, по словам моей мамы, я совершила в трехлетнем возрасте. Она поймала меня уже на окраине поселка, за мостом, и на вопрос: «Куда направилась?» — будто бы я ответила: «В Уфу». А между тем от нашего поселка до Уфы лежал путь почти в двести километров, о чем я разузнала намного позже. Ведь в трехлетнем возрасте ничего еще не соображаешь.
И позже со мною были разные приключения. Сколько раз я пропадала целыми днями в Затоне или на Цыганской поляне, и сказать трудно!
Отчего я такая бродячая? Никто толком объяснить не может. Но про себя я думаю, что страсть к дороге мне передалась по наследству. Ведь папа тоже оправдывается, если что-либо натворит, тем, что в нем якобы внезапно проснулась древняя кровь кочевника. Наверное, у нас с ним одинаковый состав крови, потому что у меня тоже время от времени начинает бурлить что-то внутри.