Дочь тьмы

Аристова Валерия

Рука незнакомца легла Габриелю на грудь. Сердце замерло, почувствовав пустоту, что скрывалась за человеческой оболочкой. Холод и ужас овладели Габриелем, и он закрыл глаза, готовясь к смерти и начав читать Отче наш.

Мужчина тут же отпрянул от него. Лицо его исказилось, будто он обжегся о его кожу.

— Мы еще встретимся, — доброжелательно проговорил он, сверкнув глазами, — я уверен, ты сам пожелаешь увидеть меня…

Магдалена тем временем поставила свой кубок рядом с книгой и туда же отнесла кубок своего гостя. Габриель с трудом сделал вдох. Руки ее работали быстро, когда она достала из маленькой коробочки

нечто, что сильно завоняло на всю комнату рыбой.

— Уходи, Асмодей, — сказала она, поднося это нечто к свече.

Мужчина поднял руки, показывая, что сдается.

— Как прикажет моя госпожа, — сказал он совершенно серьезно.

Огонь коснулся рыбы, мужчина отступил в тень, потом сделал еще шаг, и еще… Магдалена медленно закрыла книгу. Гость ее будто вжался в стену, и сам превратился в тень. Что-то зашипело, заурчало, и вот уже в окна ударил первый луч утреннего солнца.

Габриель почувствовал, что свободен. Он упал на колени, пытаясь отдышаться и понять, что же с ним произошло. Голова гудела, будто его долго и упорно по ней били, а в глазах двоилось от того священного ужаса, что он испытал в последний миг.

— Он ушел, — сказала Магдалена просто.

Она была боса. Светлые волосы падали ей на плечи, а черные ее глаза смотрели на Габриеля с какой-то материнской жалостью.

— Спи, Габриель, — проговорила она, опускаясь рядом с ним на колени и касаясь его лба, — спи, тебе снится странный, очень странный сон… Спи…

Веки его налились свинцом, и Габриель рухнул на плиты пола, мгновенно заснув.

Сон, сон…

Только во сне Магдалена может сидеть в одном плаще рядом с красавцем-мужчиной в жилетке и с куриной ногой. Только во сне он, Габриель, может схватить метлу, чтобы выгнать соперника… Только во сне может казаться, что за обычной человеческой рукой скрывается черная холодная тьма…

Глава 10

Застолье

Желание уехать из замка стало невыносимым. Габриелю хотелось оказаться в церкви, молиться, причаститься, исповедаться. Очистить свой разум от бесконечных мыслей о чем-то, что не должно смущать его, а смущая, тянет куда-то во тьму. В замке церкви не было. Вернее была часовня, но в ней не было ни священника, ни даже статуи Христа. Только огромный золотой крест возвышался в алтарной части.

Габриель молился под этим крестом, и, казалось, молитвы его не были услышаны, будто отражаясь от золота креста и падая обратно, как перезрелые сливы.

Когда желание покинуть замок стало совсем невыносимым и он даже спросил позволения у графа продолжить свое путешествие, ночью к нему пришла Магдалена. Они снова любили друг друга, как прежде, и все с той же страстью предавались греху в его постели.

Как сделать ей предложение и не получить в жены тихую и отстраненную дневную Магдалену? — думал он. Вдруг их и правда две? Он мечтал о страсти с нею всю жизнь, а не о красивой кукле во главе его стола. Дневная Магдалена вызывала тоску по несбыточному, будто была бледным отблеском ночной сестры.

Октябрь брал свои права, перекатившись за середину. Все чаще ночами шел снег, дули ветра, завывая за окнами и сливаясь в унисон с волчьим воем. Утром снег таял, оставляя после себя холодную мокрую землю, к которой липли опавшие блеклые листья.

В замок стали прибывать гости, званые ко Дню Всех Святых,

и теперь застолья были дольше и веселее. Габриель как-то постепенно втянулся, ему было интересно слушать ученых мужей, а в основном это были они, и он с радостью принял отказ графа отпускать его до самого праздника. Уехать сейчас, когда замок наконец-то ожил, было бы глупо.

Вино лилось рекой, гости шумели, и каждый раз шумели все громче. Габриель чувствовал себя частью какого-то тайного ученого сообщества. Магдалена всегда сидела во главе стола рядом с отцом, но выглядела безмолвной статуей. Она была невероятно хороша, но говорила редко, будто слова ее были на вес золота, и каждое она дарила по большому одолжению.

Здесь не было привычных ему вечерних бесед, потому что было мало дам. Вечером гости разбредались по комнатам, и замок начинал гудеть, как растревоженный улей. Из каждой комнаты слышались голоса, и ночь превратилась в день, потому что теперь, выходя из комнаты за пол ночь можно было встретить множество разного люда. Кто-то сидел на подоконнике, кто-то крался в чужую комнату, кто-то прятался по углам. Габриель боялся выходить в коридоры, не желая попадаться кому-то на глаза. Магдалена, видимо, тоже не желала, потому что перестала приходить к нему, дразня своим непреступным дневным видом. Даже после своего безумного сна, где ему виделся человек с куриной ногой, что пил вино в компании обнаженной Магдалены, Габриель не переставал скучать по ней, и целыми днями пытался заставить ее дневную часть подарить ему хоть взгляд.

…

Это застолье запомнилось ему на всю жизнь. Габриель сидел между стариком в длинном балахоне, расшитым звездным рисунком, и молодым человеком, что был его возраста, но имел репутацию знатока наук. Габриель пытался узнать, каких же наук, но не узнал, потому что ответ был слишком сложен, и он стал засыпать где-то на его середине. Магдалена восседала, как всегда, рядом с графом, и была невероятно прекрасна в золотистом платье. Волосы ее прикрывала тонкая вуаль, и весь вид был видом невинного ангела. Только Габриель знал, насколько она порочна, хотя и сомневался, та ли эта женщина, что приходила к нему по ночам.

— Ваша дочь, граф, настолько прекрасна и вызывает вожделение у каждого из сидящих тут мужчин, что вы обязаны выдать ее замуж за одного из нас, — вдруг прокричал кто-то из гостей и Габриель встрепенулся.

Гости были достаточно пьяны, чтобы тут же не только выдать замуж Магдалену, но и женить графа.

— Моя дочь сама делает свой выбор, — сказал граф, — никто не посмеет перечить ей.

Тут Магдалена впервые подняла глаза, и их взгляд обжег Габриеля, будто прошелся ножем по сердцу. Он резко вдохнул и подавился, раскашлявшись и заставив компанию переключить внимание на него. Его хлопали его по спине, смеялись, желали удачи в сватовстве.

— Моя дочь готова выбрать лучшего, — добавил граф, поднимая кубок, — докажите, что вы достойны ее.

— Но как? — спросил кто-то.

Граф поджал губы и замотал головой:

— Я не знаю. Я не знаю, что больше всего ценит мадемуазель Магдалена. Задача не проста, но и приз высок.

Гости загалдели, и тут Магдалена подняла руку, показывая, что желает что-то сказать. В миг наступила гробовая тишина. Габриель смотрел на нее, будто видел впервые, таким одухотворенным стало ее прекрасное лицо.