Дочки-матери
Шрифт:
– Плохо, – честно ответила девушка, – но не смертельно. Будем пытаться продвигать сами книги. Может быть, закроемся псевдонимом, создадим ореол таинственности. Шанс есть.
– Спасибо, – Инна благодарно кивнула.
– Один на миллион, – добавила девушка и, улыбнувшись, протянула на прощание руку.
Дорога к метро обернулась для Инны сущим наказанием. Снег все сыпал и сыпал, заставляя ноги выпутываться из белого месива. Пройдя половину пути, она пожалела о том, что не дождалась автобуса. Одиночество и бессилие, заставшие
Окончательно запыхавшись, она остановилась перед входом в кафе. Сегодня некуда торопиться – Сашка поступит по-своему и вернется домой поздно. Как Инна просила, как уговаривала прийти домой хотя бы к десяти! «Я уже взрослая», – как заведенная твердила дочь и ничего не желала слушать. Что у нее там за дело такое, ради которого она готова была снова рассориться с матерью? Свидание? Новый мальчик? Можно было делать все, что угодно: звонить ей на мобильный, искать через друзей. Если Сашка что-то вбила себе в голову, отговорить ее невозможно. Подумав всего пару минут, Инна шагнула в тепло. Что ж, Любе не до нее, дочери тоже. Остается наедине с собой отметить этот, как выяснилось после встречи с пиар-отделом, сомнительный праздник.
Она прошла в полупустой зал, сбросила шубу и села за столик у окна. Грубые деревянные столы уже были украшены новогодними свечами, посреди зала возвышалась нарядная елка. Как бы то ни было, нужно убедить себя в том, что сегодня – выдающийся день. Вот он, подписанный контракт на четыре книги, а вместе с ним и настоящий шанс, о котором долгие годы она могла только мечтать.
Промерзнув и промокнув из-за пронырливого снега, Инна решила, что лучшим напитком для ее личного праздника станет водка.
Очень скоро на столе появилась селедка под шубой, корзинка с хлебом, томатный сок. Прозрачную жидкость в запотевшей рюмке она щедро посыпала перцем – наивно верила в этот способ уберечься от возможной простуды. Посмотрела в окно, сияющее елочными огнями, и подняла рюмку, приветствуя собственное отражение. В конце концов, ничто не мешает ей временно раздвоиться, как Сумеречной Деве, чтобы не чувствовать себя одинокой. С кого-то же писала она эту загадочную и несчастную волшебницу из Забытого Мира.
Инна выпила, заметив краем глаза, как ее отражение сделало то же самое. Со стороны та, ненастоящая Маковецкая смотрелась печально. Чтобы не зациклиться на мрачных мыслях, Инна жестом подозвала официанта, который очень скоро вернулся с еще одной рюмкой.
На этот раз она выпила, не глядя в окно. Здесь был не Забытый Мир, и действовали другие законы – отражение не умело ожить. «И правильно», – одобрила его нерешительность Инна. Если бы она только могла, то и сама притворилась бы мертвой. Так меньше боли и меньше тоски.
Водка оказалась одновременно хорошей и очень плохой идеей. Теперь ей невыносимо хотелось поговорить – поделиться своей, пусть и подпорченной, радостью, услышать похвалу и восторги близких людей. Она набрала
– Алло! – услышала она наконец недовольный голос Суслова на своем столе.
– Привет! – Инна схватила телефон и прижала его к уху. – Можешь говорить?
– Ты не оставила выбора, – пробурчал он.
– Мишка, – она на секунду задумалась, – я тут водку пью в одиночестве. Не хочешь составить компанию?
– Нет.
– Почему?
– Инка, – резко произнес он ее имя, ставшее обидной заменой «драгоценной женщине», – ты действительно думаешь, что я обязан тебя прощать?
– За что? За то, что Лада уволила Брюллову?
– Мне нет до этого дела.
– Тогда за что?!
– Мне открыли глаза. Ты берешь деньги за пиары.
– Это не…
– Прекрати, – он брезгливо прервал, – я даже знаю, сколько дали тебе в «Элитном Доме» за последний пиар.
Он назвал точную сумму, лежавшую в золотом конверте, и Инна поняла, что возразить ей нечем. Видимо, Лада решила свалить все на нее одну и поспешила рассказать Суслову о продажности Маковецкой, чтобы у того не возникло желания идти и сдавать издателю ее саму.
– Я раньше думал, что… в общем, неважно.
– Суслов, я объясню, – только и прошептала она.
– Не надо. Пусть тобой и дальше занимается наш издатель. Видимо, ты настолько хороша в постели, что он многое может тебе простить.
– Что?! – Инну начало трясти, она наконец поняла, что происходило в голове Суслова все эти дни. – Тебе специально наговорили гадостей! Кто? Лада? Ира?
– Забудь!
В трубке послышались короткие гудки. Инна, не в состоянии одолеть нахлынувшую боль, уронила голову на руки.
Глава 4
Мака ковыляла по глубокому снегу, проклиная скользкие осенние сапоги матери на высоченных каблуках. Надо быть полной дурой, чтобы купить такую обувь: навернуться с двенадцатисантиметровой высоты вообще ничего не стоило. Одна радость: от выхода из метро до шикарного ресторана, в котором Игорь назначил ей встречу, было рукой подать.
Она вздохнула, сконцентрировалась на оставшемся отрезке пути и засеменила быстрее.
На нее беспрестанно оглядывались. Длинные волосы разметались по голубому норковому полушубку матери, который та надевала только «на выход». Щедро подведенные коричневым карандашом глаза смотрелись на румяном лице как кукольные. Взгромоздившись на каблуки, она стала выше многих мужчин, которые выворачивали шеи, чтобы проводить ее сладострастным взглядом. Трущиеся у края тротуара дворники в оранжевых куртках не преминули остановить работу и, уперевшись подбородками в черенки лопат, улюлюкали и свистели ей вслед.