Доктор Есениус

Зубек Людо

В приемной было пусто. Посетители знали, что если не попадешь к императору до полудня, то потом уже ждать нечего: время после полудня император посвящал своей семье или своим многочисленным коллекциям, вечер отводился алхимикам и астрономам.

Вскоре появился император. С его лица еще не успела сойти Улыбка — след недавнего веселья в кругу своих детей.

— Приготовьте инструменты и возьмите с собой ментик.

Сам император был в ментике и шляпе, будто собирался куда-то идти.

— Пошли!

Слуга взял два серебряных подсвечника с шестью

зажженными свечами в каждом и направился к двери.

— В подвал! — приказал Рудольф.

По дороге император молчал, а его личный врач не осмеливался задавать вопросы.

Они шли пустынными темными коридорами. Мерцающее пламя двенадцати свечей отбрасывало причудливые тени на пол и стены.

Вначале Есениус предполагал, что ему придется произвести хирургическую операцию, но чем больше ступеней оставалось позади, тем сильнее им овладевали сомнения.

— Стой! — приказал император, когда они подошли к двери в центре главного подземного коридора, выложенного гладкими каменными плитами. — Возьмите подсвечники, доктор, — распорядился император.

Он вынул из подсвечника горящую свечу и дал ее слуге.

— Подожди нас здесь и не бойся, — приказал он ему, указывая на скамейку, вделанную в нишу с небольшим оконцем.

Затем Рудольф открыл тяжелые, обитые железом двери, как раз напротив ниши, и вошел в комнату. Есениус последовал за ним.

— Осторожней, не загасите огонь.

Предупреждение оказалось своевременным — из комнаты хлынул поток холодного воздуха. Пламя свечей испуганно затрепетало.

Есениус остановился посветить императору, который запирал двери изнутри.

Доктор осмотрел комнату, желая найти место, куда бы поставить подсвечники. Посреди комнаты он увидел большой стол с мраморной крышкой, на столе что-то белело. Есениус догадался, что там находится человеческое тело.

Труп.

Сколько он перевидал на своем веку трупов, сколько раз анатомировал их! Вид трупа обычно не вызывал у него волнения. Но сейчас мороз пошел у Есениуса по спине. Он понял, для чего привел его сюда Рудольф.

Возле стены стоял круглый столик на резных ножках.

Император вплотную придвинул его к большому столу и велел поставить туда подсвечники.

Есениус пытливо посмотрел на императора. Пламя свечей освещало Рудольфа снизу, отчего на лицо его легли черные тени, блеск глаз казался страшным.

— Мы слышали о вашем искусстве хирурга, в особенности об искусстве трупосечения, столько похвал, что мы хотели бы убедиться в этом собственными глазами. Пожалуйста, можете начинать.

Император величественным жестом сбросил с трупа покрывало и вплотную подошел к хирургу.

Есениус старался преодолеть охвативший его страх и держаться, как обычно, чтобы император не заметил, насколько он взволнован.

На столе лежало тело юродивого Симеона!

Бедный Симеон! Есениус вспомнил о своем разговоре с Бахачеком. Уже тогда он словно предчувствовал трагическую судьбу того бедняги. Симеон слишком много себе позволял, а большие господа не терпят правды даже от юродивых.

Император

заметил, как вздрогнул Есениус.

— Вы его знаете? — пытливо спросил он.

— Видел его как-то на улице, а последний раз здесь, на замковом дворе. Думаю, что рассудок его был поврежден, ибо речи его были лишены связи и смысла.

— Да, лишены связи и смысла, — повторил император каким-о загадочным тоном. — Только не всегда так было. Порой в его речах было прямое подстрекательство к бунту.

— Он не мог отвечать за свои поступки, — возразил Есениус, пытаясь оправдать несчастного проповедника.

— Бог ему судья, — спокойно ответил император.

— Смею ли я спросить, ваше величество, что с ним произошло?

— Мы тоже хотели бы это знать и надеемся, что ваше вскрытие хоть немного прольет свет на подлинную причину его смерти.

Больше Есениус не спрашивал. Пока он подготавливал труп к вскрытию, император нетерпеливо ждал. Раздумывать было некогда, хотя Есениус даже в этой обстановке не мог пренебречь своими обязанностями врача. Смерть юродивого Симеона слишком глубоко его тронула. При первом взгляде на мертвого у Есениуса возникло подозрение, что Симеон умер не своею смертью. Мысль о преступлении подкреплялась тем обстоятельством, что труп был перенесен в подземелье замка и что император потребовал вскрытия, пожелав присутствовать при нем лично. Если бы речь шла о простом анатомировании! Но для чего тогда вся эта таинственность? Почему он должен анатомировать один, тайно? Ведь днем да еще с помощником он мог бы это сделать гораздо лучше. Неужели юродивого уничтожили по приказу императора? Или это не убийство? Может быть, разрыв сердца или кровоизлияние в мозг…

Император прав: вскрытие может объяснить смерть Симеона. И сразу же в голове Есениуса зашумел рой новых мыслей. Симеона убили по приказу императора, почему он не распорядился сразу же похоронить тело? Да и зачем императору давать согласие на убийство человека, которого все считали юродивым. Ведь если бы ему так хотелось этой смерти, суд без особого труда приговорил бы Симеона к казни. Пусть люди сочли бы такой приговор несправедливым. Что из того? Это был бы не первый несправедливый приговор в королевстве. В конце концов, зачем понадобился императору такой сложный способ, чтобы убрать непокорного смутьяна, если он мог заживо сгноить его в Черной башне? А может, Симеон все же умер собственной смертью?..

Так думал Есениус, пока раскладывал инструменты.

Итак, все готово, но доктор еще не знает самого главного: каков будет порядок анатомирования.

— Ваше императорское величество, — обращается он к Рудольфу, — вы изволите интересоваться какими-нибудь определенными органами или я должен действовать в последовательности, какую нам предписывают университетские правила? Но, в таком случае, я и до утра не закончу вскрытия.

— Нам бы хотелось посмотреть, как выглядят внутренности человека. Покажите нам только самые главные органы: желудок, сердце, мозг. И постарайтесь успеть до рассвета.